Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях

Г. Соловьев перечисление в этой записи особенных видов зла, приписывает мелкодушию и подозрительности Годунова, присовокупляя, что: «еслиб Годунов по своему нравственному характеру был в уровень тому положению, которого добивался, то оп не обнаружил бы такой мелочной подозрительности, какую видим в присяжной записи и в этом стремлении связать своих недоброжелателей нравственными принудительными мерами…» И далее: «Годунов… явился на престоле боярином и боярином времен Грозного, неуверенным в самом себе, подозрительным, пугливым, неспособным к действиям прямым, открытым, привыкшим к мелкой игре в крамолы и доносы, не умевшим владеть собою…» [90]. Таким образом Годуновская запись в своих подробностях доставляет историку одну из тех красок, которыми он изображает этот характер, обвиняя его в мелочной подозрительности. Нам кажется, что обвинение Годунова со стороны его записи в мелкодушии, в мелочной подозрительности, не имеет надлежащего основания. В этом с такою же справедливостью мы должны обвинить поголовно всех царствовавших самодержцев до Петра, который первый стал выше всякого мелкодушия и всякой мелочной подозрительности, господствовавшей в московском дворце, приводившей в ужас все сердца и все умы в течении двух столетий, в течении именно того времени, в которое самовластная идея жила еще, так сказать, в личном образе государя, не переходя еще во всенародный образ государства, как выразил эту идею Петр. Как скоро личное перешло в общее, то сделались совершенно ненужными, излишними и все действительно мелочные заботы о сохранении лица. Но до этого времени самовластная идея, в самовластной же олигархической среде, иначе и не могла существовать, как охраняя себя самою зоркою и мелочною подозрительностью. Ее друзья были еще очень слабы и потому очень изменчивы, а враги были очень сильны, сильны были всеобщим нравственным растлением, криводушием, коварством, изменою, предательством и т. д. Годунов в этом отношении поступал так, как поступали его предшественники и его преемники. Он ничего не сделал особенного, в чем можно было бы обвинить одну только его личность. Вся особенность его записи заключается в поименовании только нескольких видов того лиха, от которого так берегли себя самодержцы. Но эта особенность объясняется тем, что в текст общей, так сказать, государственной записи он внес, по всему вероятию, тексты записей частных, по которым клялись дворовые люди, служившие у государева лица. Здесь вся его вина и все его мелкодушие и особая подозрительность. Мы вообще полагаем, что текст годуновской записи не есть его сочинение, а есть свод записей прежде существовавших, составленных по крайней мере еще при Грозном, хотя их начало можно отнести и к более раннему времени. Необходимо однако ж припомнить, что сам Годунов находился в особенном, исключительном положении, которое без всякого сомнения привело его к этой особенности и в составлении общей подкрестной записи. Он имел неисчислимо больше врагов, чем каждый из его предшественников и преемников. Он имел сильных соперников в боярстве, в родственниках царя Федора, след. врагов личных. Было необходимо обуздать вражду «нравственными принудительными мерами» т. е. крестным целованьем. Из записи Годунова мы видим, что зло порчи и отравы было сильно в то время, а потому были необходимы и сильные нравственные меры против этого всенародного зла; единственною же нравственною мерою в этом случае была только присяга. Если б запись Годунова служила в самом деле выражением одной только личной мелочной подозрительности и личного мелкодушия, — она не сохранила бы и следа в домашних порядках царского двора. Мы, Однако ж, видим, что высказанные в ней требования и даже самые виды лихих дел сохраняют свой жизненный смысл и у преемников Годунова, из которых даже и самого царя Алексея Мих. можно обвинить в тех же годуновских винах, т. е. в мелочной подозрительности и стало быть в мелкодушии.