Домашний концерт

Даже старая теща, княгиня Ветлужская, ничего не имла на этотъ разъ противъ зати дочери, а генеральша Спиридова, глухая на оба уха, сообщала всмъ, что музыка до такой степени божественно на нее дйствуетъ, что она даже отъ зубной боли ничмъ другимъ не лечится, кром шопеновскихъ ноктурновъ и листовскихъ рапсодій.

Генералъ Трезубовъ совсмъ смутилъ Перволина; онъ выбралъ самое большое и покойное кресло, вдвинулъ его въ ряды легкихъ стульевъ, и заявилъ ршительнымъ тономъ, что винтить сегодня не будетъ. И какъ бы въ доказательство безотмнности такого ршенія, вынулъ изъ обоихъ ушей кусочки морского каната, которые обыкновенно вкладывалъ туда для предохраненія головы отъ ревматизма.

Въ гостиную, между тмъ, то и дло входили незнакомыя обычнымъ постителямъ лица. Мужчины отличались, по большей части, усами необычайной величины, и нсколько страннымъ покроемъ фраковъ: либо до крайности узкихъ, либо такихъ широкихъ, точно ихъ пригоняли не на каждаго лично, а на всхъ вообще. Дамы еще въ передней, передъ маленькимъ зеркаломъ, наводили на лицо несмняемую улыбку, и такъ съ этой улыбкой входили въ гостиную, принимали привтствія хозяевъ и усаживались на мста. Двица Мишуткина, маленькая, толстая, съ необычайно развитымъ бюстомъ и слоями пудры на темнобуромъ лиц, впорхнула съ наклоненной вбокъ головой, и съ такимъ восторженнымъ выраженіемъ, какъ будто она не вошла, а внесена на рукахъ заране благодарной толпой.

Марья Михайловна, удовлетворяя общему нетерпнію, подала руку стоявшему подл нея небольшому пузатенькому человчку, и торжественно подвела его къ роялю.

– Мосье Никодимовъ, нашъ знаменитый піанистъ, будетъ такъ любезенъ, сыграетъ намъ увертюру изъ оперы «Камаринскій мужикъ», объявила она.

Мосье Никодимовъ повернулся зачмъ-то къ публик, потомъ перевернулся къ роялю, слъ, и короткія руки его пришли въ движеніе. Гостиная наполнилась звуками поражающаго тона. Клавиши прыгали, струны гудли и стонали, и вообще чувствовалось нчто такое, какъ будто вс четыре стихіи пришли въ борьбу между собою.

– А? каково? – обращались другъ къ другу гости. – Силища, силища-то какая! Конечно, не Рубинштейнъ, но увренность и яркость игры поразительныя.

Никодимова смнилъ теноръ, пожилой и плшивый блондинъ весьма не молодыхъ лтъ. Онъ, къ удивленію, плъ какъ будто дискантомъ, поминутно прикладывалъ носовой платокъ ко лбу, и длалъ затмъ странное движеніе рукой, словно командовалъ самому себ: разъ, два!

Рецензентъ Водопойловъ, нсколько опасавшійся за него, шмыгалъ между столпившимися у стнъ и дверей, и говорилъ всмъ:

– Голосъ немножко пострадалъ, это очевидно, но за то сколько задушевности! Какая подкупающая манера! Онъ не изнжитъ вашего слуха, но за то много скажетъ вашему сердцу.

Къ роялю подвели двицу Мишуткину. Она долго стояла, поджимая локти, улыбаясь, густо черня подъ пудрой, потомъ запрокинула голову, зажмурила глаза, и наконецъ ринулась въ море звуковъ съ такимъ точно видомъ, будто кидалась въ воду.

При первыхъ звукахъ феноменальнаго сопрано, походившаго, впрочемъ, на обыкновенный визгъ, все, что было въ дом у Перволиныхъ, столпилось въ большой гостиной. Изъ-за единственныхъ двухъ столиковъ, гд составился винтъ, партнеры выскочили, какъ на пожаръ. Прислуга столпилась въ передней, и подымаясь на ципочкахъ, заглядывала черезъ головы господъ въ храмину, посвященную на ныншній вечеръ высокому искусству.

Восторженное напряженіе публики достигло оцпеннія. Никто не позволилъ-бы себ произнести слова: только иногда подталкивали другъ друга локтемъ и обмнивались упоенными взглядами.

Посл бури рукоплесканій и криковъ: bis! – опять пніе, и опять, и опять. Наконецъ какъ будто все успокоилось.

– Вся на верхнемъ регистр! – объяснялъ восторженнымъ тономъ рецензентъ Водопойловъ. – Средній слабъ, я согласенъ, но каковы верхи!

Гости раздляли мнніе и настроеніе Водопойлова. Это точно, средняго регистра нтъ, но верхи изумительные. Конечно, ей надо подучиться, школа плохая, умнья никакого. Поетъ какъ охтенская огородница, но вдь самородокъ, вотъ что дорого. Интересно, очень интересно было познакомиться съ такимъ голосомъ. Спасибо Марь Михайловн, истинное наслажденіе доставила.

Концертъ продолжался. Оперный теноръ, не любившій пть въ разрженномъ воздух, не пріхалъ. Нмецкій басъ тоже. Балалаечники потребительнаго общества надули. Но это ничему не повредило. Концертъ продолжался, продолжался, продолжался. Публика пришла въ такое состояніе, что готова была требовать, чтобъ каждый изъ гостей по очереди что нибудь сплъ или сыгралъ.

Заставили Марью Михайловну пробренчать какую-то сонату. Вывели бонну нмку, сконфуженную, раскрасневшуюся, со слезами счастья на глазахъ, и убдили что-то спть.

До самаго ужина вс оставались на мстахъ. Въ антрактахъ между номерами обмнивались замчаніями:

– А вдь недурно? Въ конц какъ-то скомкалъ. Но пріятное туше, очень пріятное.

– И выборъ пьесъ мн нравится: новенькое что-то.

– Что вы, это изъ этюдовъ Черни.

– Правда? А мн и не вдомекъ. Но какъ вамъ поправился предъидущій, скрипачъ?

– Чудный смычекъ, могъ бы концерты давать. Душа въ его игр есть, настроеніе.