Домашний огонь

– Оставить? – спросила она. Он уже знал, что всякий раз, предлагая что-то новое, она переспрашивает, не потому, что сомневается в его желаниях, как он подумал вначале, а потому, что хочет услышать полное страсти «да». И он заколебался, хотя реакция его тела сама уже была ответом, стоило Анике дотронуться до своего соска сквозь белую ткань – какой контраст между темным и светлым. Он потянулся к ней, но девушка отступила на шаг и повторила вопрос.

– Да, – сказал он. – Прошу тебя.

Потом он поднял с дивана эту белую полоску ткани, обмотал ее вокруг бедер и с обезьяньим криком постучал себя по груди. Перед уходом Аника надела на голову ту плотно прилегающую вещицу, которую именовала «шапочка-чепец», не обращая внимания на его подначки, что это, мол, тавтология, все равно что «напиток-чай» или «хлеб-лепешка», она отыскала у него в шкафу синий шарф и принялась обматывать его вокруг головы.

– Зачем тебе это нужно? – спросил он, и она, проведя концом шарфа по его шее, ответила:

– Я сама решаю, какие части моего тела могут видеть все, а какие только для тебя.

Ему это понравилось. Вопреки его разуму и чувству, понравилось. Тупая скотина.

После завтрака они улеглись на диване в прямоугольнике солнечного света, и то ли причина в узком диване, то ли в том, что ей пора было уходить, но Аника наконец-то прижалась к нему и голову положила ему на грудь.

– Так вот, – осторожно приступил он, – Исма говорила, вы близки.

Молчание. Видно, зря он упомянул Нему. Он чувствовал необъяснимую вину перед Исмой – строгой, набожной. Она бы их делишки не одобрила. И если он это понимал, то, конечно, понимала и Аника. Он запустил пальцы ей в волосы, гадая, не откажется ли Аника от новых свиданий, опасаясь неодобрения сестры. Подумал об этом и изо всех сил притянул ее к себе.

– Мы были близки, – заговорила она. – Но больше я не позволю ей вмешиваться в мою жизнь. Ты продолжаешь общаться с ней?

– С тех пор как вернулся сюда, нет. Но я думал, надо сообщить ей, что я побывал у тетушки Насим. Или ты предпочтешь, чтобы я ей не писал и не звонил?

– А ты сделаешь так, если я попрошу?

– Кажется, я способен на любое безумство, стоит тебе попросить, – ответил он, проводя пальцем по родинке на тыльной стороне ее кисти. – И мне это нетрудно, ведь она мало что для меня значит. Думаю, мы оба понимали, что это всего лишь отпускное знакомство, которое не продолжится в обычной жизни.

Другую проблему – их отцов – он не считал нужным затрагивать в ту минуту, когда они двое лежали, обнаженные, рядом.

Снова пауза, а потом она спросила:

– Скоро мне уходить – ты захочешь увидеться снова?

– Не может быть, что ты сомневалась.

– Если эти отношения надолго, тогда я попрошу тебя о том, что и правда может показаться безумством. Я хочу быть твоей тайной.

– То есть как?

Она опустила раскрытую ладонь ему на лицо и медленно провела от его глаз к губам.

– Я никому не буду рассказывать про тебя, ты никому не будешь рассказывать про меня. Мы останемся тайной – только для нас двоих.

– Я ведь не спрашиваю, откуда у тебя та или другая фантазия, – продолжала она, проталкивая обнаженную ногу между его бедер.

– А, так это твоя фантазия, да? – Эймона уже поглотило раскачивающееся движение ее тела, скольжение ее кожи по его коже.

– Не хочу, чтобы подружки выпытывали, когда я их с тобой познакомлю. Не хочу, чтобы тетушка Насим приглашала тебя на обед. Не хочу, чтобы Исма подбиралась через тебя ко мне. И чтобы люди судили и рядили о нас. Не хочу, чтобы ты что-то такое хотел. Ты должен хотеть только меня, здесь, с тобой. Скажи «да».

– Да.

Да, да, да.

* * *