Домашний огонь

Он остановил запись, снял наушники, сделал пометку в блокноте. Может, так и оставить вопрос «Где ты пропадаешь?» в промежутке между 20:13 и 20:14. Голос Аники – единственный человеческий звук, проникший в аудиофайлы, озаглавленные «Станция Престон-роуд, услышанная с крыши сарая».

– Я здесь. Это тебя мы редко видим.

– Я спрашиваю: где ты здесь? – она похлопала его по лбу. – И здесь. – Она притронулась к его запястью, к пульсу, жестом, привычным сызмала, но Парвиз не откликнулся. – Это из-за переезда к тетушке Насим? Я знаю, тебе жаль расставаться с этим местом, но, по крайней мере, мы останемся на этой же улице, рядом.

«Мы», – сказала она, однако Парвиз сомневался, что Аника так уж часто будет здесь. Практически каждую неделю она проводила хотя бы одну ночь у Гиты. Он хорошо знал сестру и понимал: она подготавливает почву, чтобы потом ночевать вне дома все чаще – и не только у Гиты.

– Это наш дом, – пробормотал он.

Она прищелкнула языком.

– Так сентиментально. Ты бы лучше помог мне уговорить Нему продать, а не сдавать. На эти деньги ты сможешь учиться в университете. Это вполне компенсирует «Еще раз то же самое услышанное с крыши сарая», а?

– Тебе дали стипендию только потому, что ты соответствуешь их квоте на «инклюзивность» и «расовое разнообразие», – сказал он. Был настолько задет, что дал выход чувству, которое Фарук недавно извлек из его подсознания.

– Давно ли ты рассуждаешь, как правый? – Большим и указательным пальцами она защемила мочку его уха.

– Мусульманок, особенно красивых, надо спасать от мужчин-мусульман. Мужчин-мусульман надо хватать, запугивать, швырять наземь и ставить нам ногу на горло.

– Ничего подобного с тобой никогда не проделывали.

– А сколько раз полицейские останавливали и обыскивали меня? А тебя?

– Два раза. С тобой это случилось всего дважды, Пи. И ты сам оба раза говорил, ничего страшного, что ж теперь ноешь. – Она спрыгнула со стремянки с той самонадеянностью, от которой у Парвиза всякий раз замирало дыхание – боялся, что она расшибется. – Знаешь, Исма права. Пора тебе повзрослеть.

Раньше он бы последовал за сестрой и разговор превратился бы в ссору на повышенных тонах, в крик, а потом, измученные, они бы помирились. Но на этот раз он остался там, где сидел, наблюдал чужие жизни, скользившие мимо по рельсам в темноте в узких рамах вагонных окон, и предоставил только что нанесенной ране возможность гноиться. Назавтра он расскажет обо всем Фаруку и получит из рук нового друга лекарство – праведный гнев.

* * *

Фарук прислал СМС, пригласил своего юного друга в квартиру в Уэмбли, где он жил с двумя родичами – не с теми, кто напал на Парвиза. Это приглашение вдохновило Парвиза после работы заглянуть домой, вычистить грязь из-под ногтей и надеть чистую рубашку.

Он толкнул незапертую дверь, почуял запах куриного жира – внизу располагался фастфуд – и знакомого одеколона. Оконная рама над головой дребезжала – не от ветра, от интенсивного потока транспорта. Баритон Фарука окликнул его: не жди визитки с позолоченными уголками, заходи.

Всей мебели в комнате – три матраса, сложенные горкой у стены, и два зеленых пластмассовых стула перед плоским экраном, подключенным к игровой приставке. В кухонной зоне микроволновка и электрический чайник, дверь шкафа раскрыта, и за ней виднеются сложенные черные футболки и черные же носки. С крепкого крюка в потолке свисает боксерская груша, слегка скрипит, почти незаметно покачиваясь. В полу такой же крюк, его назначение непонятно. Парвиз припомнил иные СМС от Фарука, на которые он не знал, как отвечать – насчет того, как Фарук мечтает посадить на цепь ту или другую женщину из американского реалити-шоу, – и отвел глаза. Доска для глажки превращена в стол, на ней стоит лампа, лежат боксерские перчатки. Рядом на полу утюг – на подставке размером с хлебницу.

– Феррари среди утюгов, – горделиво заявил Фарук, заметив, что Парвиз присматривается к этому устройству. – Защитная программа, одежду невозможно спалить. Понадобится что-то прогладить – приноси. Да садись же, чувствуй себя, как дома. Это и есть твой дом. Нет, на стул, на стул!

Парвиз сел, машинально разглаживая рукой складки на своей рубашке. Фарук улыбнулся, шутливо дал ему подзатыльник и протянул чашку чая.

– Подожди меня, я отлучусь на несколько минут, – сказал он и вышел.

Парвиз прихлебывал чай – чересчур слабый – и осматривал квартиру в поисках новых ключей к тому, как живет его уааг – это слово на урду передавало его отношения с Фаруком точнее, чем «друг». А еще лучше – jigari dost, дружба, которая так глубоко проникает в сердце, что ее нельзя разорвать, иначе как оставив глубокую, возможно, смертельную рану.