Домашний огонь

– О, многие уже поговаривают, что история насчет ее отношений с вашим сыном – вымысел с целью очернить девушку, расходятся только во мнениях, вы ли стоите за этим или кто-то из ваших неприятелей. Так или иначе, нам теперь несподручно действовать против нее.

– Бога ради, неужто вы хотите, чтобы я поверил, будто ваше правительство принимает решения исходя из народных сказок и теории заговора?

– Вы и в самом деле англичанин до мозга костей, как о вас говорили. Позвольте сформулировать на понятном вам языке: народ и несколько оппозиционных партий решили поддержать женщину, которая восстала против могущественного правительства – не только могущественного, но и заработавшего себе дурную репутацию отношением к мусульманам и не далее как вчера оскорбившего нас в очередной раз. Итак, для моего правительства вмешиваться в эту историю – политическое самоубийство. Надеюсь увидеться на приеме в Ид-аль-Фитр. До тех пор – Аллах в помощь.

Дверь распахнулась. Обычные сторонники, а с ними и некоторые неожиданные вошли, кланяясь, изображая, как бросают в воздух невидимые шляпы. Карамат потер тыльной стороной запястья рот и ощутил вкус пыли.

* * *

Он лежал в ледяном гробу, словно сказочный принц. Владелец крупнейшей в городе фабрики по производству льда обещал поставлять свою продукцию даром, и водитель грузовика заявил, что исполняет религиозный долг. Все в парке по очереди брались разгружать ледяные глыбы, конвейер человеческих рук доставлял их к белой простыне, пропитавшейся талой водой. Выпустив из рук лед, каждый подносил покрасневшие ладони к лицу, ожог холода на опаленных жарой щеках. Те, кто ближе всего стоял к трупу, закрывали тканью носы и рты. Полупрозрачный лед позволял операторам вести репортаж в прямом эфире: труп невозможно было разглядеть. Расплывчатое пятно. Девушка не помогала непрерывному восстановлению ледяного гроба, но и не препятствовала. Настаивала только на том, чтобы лицо оставалось открытым. Теперь, когда небо покрылось синяками приближающегося заката, она поднялась и стояла, прижавшись спиной к баньяну, глядя неотрывно в это лицо. «Это лицо зла?» – вопрошал таблоид, иллюстрируя вопрос портретом девушки, воющей среди вихря пыли. Шлюха, террористское отродье, враг государства, так ее именовали, сообщала газета, помещая цитируемые слова в кавычки. Намерен ли министр внутренних дел лишить ее гражданства за действия вразрез с законными интересами Великобритании, каковые она, разумеется, нарушала, поддерживая противников этой страны?

Министр внутренних дел отложил газету со звуком, явно выдававшим раздражение, и вновь уставился на Анику Пашу. Даже когда ничего нового не происходило, репортеры отыскивали кого-то еще, чтобы взять интервью, тыкали микрофонами в лицо «представителям гражданского общества», которые надумали выразить поддержку плакальщице. Они приходили в парк и в густеющих сумерках зажигали свечи.

Не было нужды в столь драматических жестах, как лишение гражданства. Такое решение спишут на личные счеты – но, чтобы вернуться в Великобританию по новому пакистанскому паспорту, ей придется запросить визу, и пусть запрашивает, если времени и денег не жаль. Что же касается британского паспорта, конфискованного службой безопасности, когда девица попыталась отправиться к брату в Стамбул, этот документ не был утерян или украден, срок его действия не истек, а потому попросту не имелось причин подавать на новый. Она останется подданной Великобритании, на здоровье, только жить ей придется за пределами этой страны.

Огоньки свечей отражались в ледяном гробу. Языки пламени дрожали, и казалось, будто внутри, подо льдом, что-то шевелится. Карамат подошел к окну, поднял жалюзи, впустив дневной свет, и оглядел привычную сцену – Маршам-стрит, внезапно растрогавшую его повседневными подробностями: машины на парковке, женщина тащит пакеты с покупками, намотав их ручки на запястья, жмутся друг к другу тоненькие деревца. Его Лондон, Лондон всех и каждого, за исключением только тех, кто желал причинить городу вред. Он коснулся вены у себя на шее, и теплое движение собственной крови успокоило его.

* * *