Домби и сын

– Это все, – сказал мистер Домби, возвращаясь к своим письмам. – Конечно, вы объясните ему заблаговременно, Каркер, все, что касается необходимой экипировки и прочего. Он может идти, Каркер.

– Вы можете идти, Гэй, – повторил Каркер, обнажая десны.

– Если, – сказал мистер Домби, прерывая чтенье и как бы прислушиваясь, но не сводя глаз с письма, – если ему больше нечего сказать.

– Нет, сэр, – отвечал Уолтер, взволнованный, растерянный и почти ошеломленный, в то время как всевозможные образы представлялись его воображению, среди которых капитан Катль в своей глянцевитой шляпе, онемевший от изумления в доме миссис Мак-Стинджер, и дядя, оплакивающий свою потерю в маленькой задней гостиной, занимали видное место. – Я, право, не знаю… я… я очень благодарен.

– Он может идти, Каркер, – сказал мистер Домби.

И так как мистер Каркер снова повторил слова патрона и собрал свои бумаги, словно также готовился уйти, Уолтер понял, что дальнейшее промедление было бы непростительной дерзостью, – к тому же ему нечего было сказать, – и вышел в полном смятении.

Проходя по коридору, не вполне отдавая себе отчет в том, что произошло, и чувствуя свою беспомощность, как бывает во сне, он услышал, что дверь мистера Домби снова захлопнулась, это вышел мистер Каркер, и тотчас же сей джентльмен окликнул его:

– Пожалуйста, приведите вашего друга мистера Каркера-младшего в мой кабинет, сэр.

Уолтер прошел в первую комнату и передал это распоряжение мистеру Каркеру-младшему, который вышел из-за перегородки, где сидел один в углу, и отправился вместе с ним в кабинет мистера Каркера-заведующего.

Этот джентльмен стоял спиной к камину, заложив руки за фалды фрака и глядя поверх своего белого галстука так же неумолимо, как мог бы смотреть сам мистер Домби. Он принял их, нимало не изменив позы и не смягчив сурового и мрачного выражения лица; только дал знак, чтобы Уолтер закрыл дверь.

– Джон Каркер, – сказал заведующий, когда дверь была закрыта, и внезапно повернулся к брату, оскалив два ряда зубов, словно хотел его укусить, – что это у вас за союз с этим молодым человеком, из-за чего меня преследуют и донимают упоминанием вашего имени? Или мало вам, Джон Каркер, что я – ближайший ваш родственник и не могу избавиться от этого…

– Скажите – позора, Джеймс, – тихо подсказал тот, видя, что он не находит слова. – Вы это имеете в виду, и вы правы: скажите – позора.

– От этого позора, – согласился брат, делая резкое ударение на этом слове. – Но неужели нужно вечно об этом кричать и трубить и заявлять даже в присутствии главы фирмы? Да еще в доверительные минуты? Или вы думаете, Джон Каркер, что ваше имя располагает к доверию и конфиденциальности?

– Нет, – отвечал тот. – Нет, Джеймс. Видит Бог, этого я не думаю.

– Что же вы в таком случае думаете? – сказал брат. – И почему вы мне надоедаете? Или вы еще мало мне навредили?

– Я никогда не причинял вам вреда умышленно, Джеймс.

– Вы мой брат, – сказал заведующий. – Это уже само по себе вредит мне.

– Хотелось бы мне, чтобы я мог это изменить, Джеймс.

– Хотелось бы и мне, чтобы вы могли изменить и изменили.

Во время этого разговора Уолтер с тоской и изумлением переводил взгляд с одного брата на другого. Тот, кто был старшим по годам и младшим в фирме, стоял с опущенными глазами и склоненной головой, смиренно выслушивая упреки другого. Хотя их делали особенно горькими тон и взгляд, коими они сопровождались, и присутствие Уолтера, которого они так удивили и возмутили, он не стал возражать против них и только приподнял правую руку с умоляющим видом, словно хотел сказать: «Пощадите меня!» Так мог бы он стоять перед палачом, будь эти упреки ударами, а он героем, скованным и ослабевшим от страданий.

Уолтер, великодушный и порывистый в своих чувствах, почитая себя невольной причиной этого издевательства, вмешался со всей присущей ему страстностью.

– Мистер Каркер, – сказал он, обращаясь к заведующему, – право же, право, виноват я один. С какой-то неосмотрительностью, за которую не знаю как и бранить себя, я, вероятно, упоминал о мистере Каркере-младшем гораздо чаще, чем было нужно; и иногда его имя срывалось с моих губ, хотя это противоречило выраженному вами желанию. Но это исключительно моя вина, сэр! Об этом мы никогда ни слова не говорили – да и вообще очень мало говорили о чем бы то ни было. И с моей стороны, сэр, – помолчав, добавил Уолтер, – это была не простая неосмотрительность; я почувствовал интерес к мистеру Каркеру, как только поступил сюда, и иной раз не мог удержаться, чтобы не заговорить о нем, раз я столько о нем думаю.

Эти слова вырвались у Уолтера из глубины сердца и дышали благородством. Ибо он смотрел на склоненную голову, опущенные глаза, поднятую руку и думал: «Я так чувствую; почему же мне не признаться в этом ради одинокого, сломленного человека?»