Домик на реке

— Вот это хорошо, — сказал Архипов неторопливо. — Вот это правильно. Вот это разумно. Пускай весь город всю ночь не спит, пускай Виталий Макарыч по больницам бегает, пускай милиция на конях скачет, а мы, никому не сказавшись, будем сидеть на острове в пустом доме и у печки греться. Хорошо! Правильно!

Все это он говорил, глядя главным образом на Степочку. Но Степочка смотрел на него спокойно, не мигая. Архипову это, верно, не понравилось, и дальше он говорил, обращаясь только к Коле.

— А ваша мамаша, Марфа Петровна, вас давно уже покойником считает, — сказал он, — и всю ночь до рассвета по городу бегала, надеясь найти ваше мертвое тело.

— Мама не спала всю ночь? — воскликнул Коля в отчаянии.

— И не ложилась. А вы как думали? Вы думали, можно раздеться и спать лечь, когда единственный сынок исчез неизвестно куда и, вернее всего, на мине подорвался?

— На мине?

— На мине, — повторил Архипов строго. — И очень просто. Здесь такие случаи бывали. Немцы, отступая, тут все кругом заминировали, и до сих пор случается — то там взорвется, то здесь. Марфе Петровне так это ясно представилось, что она и Виталию Макарычу про мины говорила и в милиции. Вся милиция со вчерашнего вечера на ногах. Я, конечно, не верил, что вы на мине…

Архипов был единственный человек на свете, говоривший Коле «вы», и Коля раньше замечал это не без удовольствия. Но сейчас от этих архиповских «вы» чувство стыда еще сильнее охватывало его. Что должна была испытать мама, думая, что он подорвался на мине!

— Вы про мину не поверили? — глядя в пол, спросил он Архипова.

— Не поверил. Так и Марфе Петровне сказал: не верю. Как только я узнал, что этот молодец тоже пропал, я сразу догадался: уплыли на челноке. Я много раз с откоса из своей землянки видел, как он бегал в белый домик и возился там с челноком. Чуть стало светать, я надел сапоги, взял багор и побежал за мост вниз по берегу посмотреть, не выкинуло ли где на берег утопленников.

Багор этот у него, вероятно, сохранился с тех времен, когда он работал на сплаве леса. Коля много раз видел у сплавщиков такие багры.

— Утопленников? — переспросил Коля.

— Утопленников, — повторил Архипов. — Потому что под мостом от затонувших быков такое бурление, что даже капитаны буксиров проходят там с опаской. Не зная, не пройдешь. А когда мне один колхозник встречный сказал, что вниз по течению в камыше перевернутый челнок лежит, я больше не сомневался.

— Челнок не потонул? — спросил Степочка с внезапным любопытством.

— Я нашел его тут, за островом, в заводи, кверху днищем. Он застрял на корягах. Я там всю заводь багром переворошил, собирался раздеваться и нырять, да вдруг смотрю: на острове из трубы пустого дома дым валит. А я этот дом знаю. Жить в нем некому, он пустой стоит с того дня, как мост взорвали. Я перевернул челнок, влез, отпихнулся багром — и на остров.

Он еще строже нахмурился и сказал:

— Ну, идемте.

— Послушайте… — начал было Коля. — Вон там в чуланчике…

Однако не кончил, потому что Архипов не слушал его. Приподняв голову, Архипов рассматривал следы пуль на стене. Лицо его стало торжественным и суровым. Внезапно он поднял руку и снял с головы шапку.

— Да, — сказал он тихим, дрогнувшим голосом, совсем не так, как только что говорил с мальчиками, — это то самое место…

Он, казалось, забыл о том, ради чего пришел сюда, и стоял посреди комнаты, разглядывая углы и стены. Коля подождал немного, потом тихо спросил:

— А кто тут жил?

— Лоцман, — ответил Архипов, не глядя на него. — Переводил пароходы через перекат. Лоцман Козиков. В старые времена богатый был человек, пароходы свои имел. У него был самый большой пароход на реке — «Минерва».

— «Иван Мичурин»?

Архипов кивнул.

— В революцию пароходы у него отобрали. Он где-то пропадал, вернулся, женился на вдове лоцмана, поселился на острове и сам стал лоцманом. Потом овдовел. Хорошо реку знал! — Внезапно спохватясь, он прибавил: — Ну, хватит. Идемте, пожалуйста.

— Конечно, надо идти, — сказал Коля. — Но там в чулане… Нельзя же оставить ее совсем одну!..

Архипов сначала нахмурился, недовольный тем, что Коля ему возражает и не сразу идет к дверям. Но внезапно лицо его изменилось.

— В чулане? — воскликнул он в страшном волнении, пораженный догадкой. — Она вернулась?

Коля кивнул головой.

Архипов выпустил из рук багор и кинулся к чулану.

— Тише! — сказал Коля испуганно. — Она больна.

Архипов замер.

— Больна? — переспросил он шепотом. — Очень больна?

— Очень. У нее сильный жар. Иногда она ясно говорит, а иногда путается.

— Но она помнит?

— Помнит? — удивился Коля. — Что помнит?

— Как ждет ее Виталий Макарыч! Как он ее ждет!

— Это ее ждет Виталий Макарыч? Почему он ждет ее?.. Тише, она испугается!

Архипов осторожно приоткрыл дверцу чулана и заглянул в щелку. Сдерживая дыхание, он долго вглядывался, стараясь разглядеть в сумраке лежащую на сундуке девочку.

— Спит, — произнес он наконец шепотом.

Он тихо отворил дверцу и, ступая на носках, чтобы не шуметь, вошел в чулан.

Долго молча стоял он над девочкой, разглядывая ее бледное лицо.

— Как она изменилась! — тихо сказал он.

3