Домик на Шуе

— Мне бы рубля, сыночек, далеко, говорят, от ворогов уходить надо, — выпрямилась старуха, — не чаяла, не думала, что на старости лет останусь сиротой, и вот побираюсь по людям… Ох, ох, горюшко моё, ноженьки мои никудышные!

Свернигора достал из кармана деньги, протянул старухе червонец, спросил:

— А из какой ты деревни будешь, бабушка? Нет ли у вас там огурцов? Вот скажи, что есть огурцы, — и тридцати не пожалею!

— С того берега она, там теперь финны, — сказал кузнец.

Старуха, увидев, что в этой избе можно немного отдохнуть, присела на скамеечку, вытянула ноги, застонала: «Ох, ох, горюшко моё, ноженьки мои никудышные!» Потом сказала: «Да как же не быть огурцам-то, милый ты мой сыночек, кадка трёхведерная дома стоит, много и всего другого осталось этим антихристам-фашистам»…

— Да что ты говоришь, бабушка! — Свернигора вскочил с места. — Побожись, что правда, а? Побожись, тридцатки не пожалею!

Старуха посмотрела вокруг себя и не увидев нигде икон, повернулась к окну, глядящему на восток, и перекрестилась, да и не раз, а раз десять!

Выслушал старуху Свернигора, загорелся весь, подробно расспросил её о деревне, о её доме и решил: он проберётся на тот берег, в деревню, в дом, в котором жила старуха! Он достанет огурцы, выполнит приказание командира!

Решено — сделано. Он пришёл в расположение второго батальона, где наиболее удобно переправиться на ту сторону, среди белого дня переплыл Тулоксу, скрылся в лесу. У гитлеровцев на том берегу не было никаких оборонительных сооружений, со дня на день они собирались к новым наступательным боям, а потому для смельчака не представляло особого труда пробраться к ним в тылы.

В лесу Свернигора набрёл на тропинку и пошёл по предполагаемому направлению к деревне. По пути ему встречались группы вражеских солдат, велосипедисты, но он их удачно обходил или пережидал, спрятавшись в кусты, пока к вечеру не выбрался на дорогу, ведущую в деревню, и не увидел деревни. Взяв левее от дороги, он стал осматриваться вокруг… Пролежал он больше часа в кустарнике, дожидаясь сумерек, как вдруг где-то поблизости послышались голоса русских мальчиков, потом раздался звон пилы.

Он пошёл на звон пилы и вскоре на небольшой поляне увидел двух мальчиков в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет, которые пилили поваленную наземь сосну. Метрах в пяти от них сидел рыжеволосый гитлеровский солдат. Положив рядом с собой автомат на траву, он что-то писал, слюнявя карандаш и сосредоточенно выводя строки.

Свернигора с такой стремительностью бросился на солдата, что тот и опомниться не успел, как уже лежал с кляпом во рту. Он стянул ему назад руки и связал ремнём, а мальчики, навалившись всем телом на солдата, в неистовом восторге, точно коня, стреножили его.

Свернигора вскочил на ноги, крикнул мальчикам:

— Айда, ребятки, деревню брать!

Мальчики кинулись обнимать его, и младший сказал:

— Наши пришли!

— Я один — за всех! — ударил себя в грудь Свернигора.

— А это правда, что они Ленинград взяли? — спросил старший мальчик.

— Да что вы, ребятки, разве Ленинград мы отдадим фашисту? Кто вам такую чушь сказал?

— А вот они, черти! — Мальчик обернулся и ударил солдата ногой. — Они говорят, что и Москва взята. Но мы им не верили. Я даже плакал, когда они сказали, что Москва взята…

Рыжеволосый солдат, связанный по рукам и ногам, точно уж, извивался на траве, и его багровая, кровью налитая шея, казалось, готова была лопнуть от напряжения: он силился разорвать ремень на руках.

По совету меньшего мальчика, Бори, они углубились в лес. Прихватили с собой и пленного, — пришлось ему развязать ноги, — хотя и не знали, что делать с ним в дальнейшем. Но Свернигора осенила озорная мысль: «Приведу „языка“! Вот будет потеха в бригаде!» — и он рассмеялся, зажав рот рукой.

Мальчикам его весёлость казалась подозрительной, и они стали у него допытываться: кто он и зачем пробрался сюда с того берега?

— За кладом пришёл, ребятки! — сказал Свернигора.

— За каким это кладом? — настороженно посмотрев на него, спросил Саша, старший мальчик.

— А вот за каким! — Скорчив хитрую мину, Свернигора вынул из кармана листок бумаги, развернул его, показал план деревни, старушечий дом и ткнул в него пальцем: вот здесь, в этом доме, хранится клад!

Мальчики переглянулись и рассмеялись: да ведь это дом Антонихи, их соседки, и никакого клада там не может быть, старуха она пребедная, живёт только помощью сына из города.

— Вы, кажется, принимаете нас за дураков, — даже обиделся Саша. — А мы не дураки. Я кончил семь классов, с отличием сдал экзамены. Все на пятёрки! А Борька кончает ремесленное училище…

— Я знаю, кто вы! — с загадочным видом сказал Боря. — Вы — разведчик! Пробрались сюда взорвать штаб у фашистов! Правда, нет?.. Собрать нужные сведения для командования? Правда, нет?

— Правда, ребятки, я разведчик, — сказал Свернигора.

— Ну, давно бы так! — обрадовался Саша. — Будемте знакомы. Меня звать Саша, его — Боря…

— А меня — Никита, — Свернигора крепко пожал мальчикам руки.

— А вы знаете, одного вашего моряка они сожгли на костре! — сказал Боря.

Свернигора нахмурился: