Домик номер десять (СИ)

Почему-то вспомнились слова Альбины о том, что нельзя его упускать из вида. Не лучший вариант для семейной жизни, если верить в «долго, счастливо, верно» в одном предложении, но кто верит в сказки в двадцать восемь лет? В конце концов, лучше такой постоянный непостоянный мужчина, чем слезы по ночам о несбыточном, а на следующий год очередной курортный роман, и хорошо, если после него не придется рыдать в подушку и тянуться к телефону, чтобы набрать номер или хотя бы кликнуть по ссылке в социальных сетях.

Роза вздохнула, оглядела Глеба еще раз. Наверное, можно видеть его каждый день, просыпаться рядом, засыпать… Он ничего не имеет против вина на ночь и не настаивает на каше по утрам. Приятный в общении, компанейский и, как любовник, кажется, хорош. Во всяком случае, Роза не помнила сильных разочарований от секса с Глебом. Восторгов тоже… а может, восторги просто подзабылись? Не просто же так Роза полгода встречалась с Глебом, пускала его в свой дом и свою постель.

Надо жить дальше — приняла спонтанное решение Роза и замерла, споткнувшись взглядом о разобранную постель, поравнявшись с распахнутой дверью единственной жилой комнаты. Даже простыни чистые, новые, вон и упаковка лежит рядом.

— Думал поспать днем, — извиняясь, проговорил Глеб. — Потом вспомнил, что в холодильнике шаром покати, решил сходить… — говорил все тише.

Роза отодвигалась к стене, моргая, смотрела на Глеба, надеясь, что он не поймет ее жалких мыслей, грусти, навалившегося отчаяния, осени, которая взяла и пришла в самый неподходящий момент. Не увидит в глазах расстояния и города, где хотелось очутиться сейчас, перенестись усилием воли или волшебством из сказок Олеси.

Глеб сделал несколько аккуратных шагов к Розе, протянул руку, провел по ее руке. Что ж. Терпимо. Не так и плохо, как она думала.

— Роза, — каким-то чудом догадался не произносить отвратительное «Муся». — Давай попробуем еще раз, — прошептал, водя по руке, понемногу притягивая к себе. — Мне жена нужна, хозяйка дома, да и тебе хватит порхать, как мотылек. У нас же все отлично было, и может быть отлично. Ты мне подходишь, я тебе, давай попробуем, всерьез. Завтра в ЗАГС сходим, заявление подадим, сезон закончим — поженимся. Можно даже свадьбу, с платьем, если хочешь.

— Не хочу, — прозвучало, как согласие. — Платье.

— Вот и отлично, лучше обои на эти деньги купим, в зал, — резануло слух чужеродное «зал».

Роза смотрела на свою руку, как на чужую, как по ней движется чужая мужская ладонь. Сильная, загорелая, даже красивая, наверное… Как чужие губы зачем-то целуют костяшки женской руки, тоже чужой, не Розиной. Как эти губы приближаются и опускаются Розе на шею, проводят, оставляют теплый след и скользящие, легкие поцелуи, неспешные, как опускаются ниже, в вырез платья. Вот ее, Розу, прижали к мужскому телу и положили ладонь на попу, прижимая еще теснее.

Должна же она что-то почувствовать. Должна! Ну, же! Роза — молодая женщина, говорят, тридцать лет — пик сексуальной активности, она не может не реагировать на поцелуи и ласки, не может стоять поленом, опустив безвольно руки, прислушиваясь к себе, изыскивая хотя бы какое-то волнение в сердце. Ладно, не в сердце, в теле.

Ее обнимал, целовал, проводил руками по пояснице, нырял под подол, гладя внешнюю сторону бедра, изредка заходя на внутреннюю, мужчина. Что греха таить, красивый мужчина, а Роза не чувствовала ровным счетом ничего. Эмоциональный диапазон — как у Буратино. Впрочем, тот отличался неунывающим характером и настойчивостью, а Роза и этим похвастаться не могла.

Розе даже противно не было, ей было никак. Она сосредоточилась, закрыла глаза, чтобы не маячила кровать с цветастым постельным бельем, попыталась вспомнить пару волнительных моментов в книгах или фильмах, настраивающих на романтический лад. Наконец, пустила в ход тяжелую артиллерию, припомнив пару порно-роликов, которые гарантированно заводили Розу. Кажется, сработало, Роза облегченно вздохнула. Глеб принял вздох за инициативу, Роза тоже с готовность отнесла к вздоху облегчения, как к порыву, и с большим энтузиазмом стала припоминать все, что могло помочь.

И надо было ей вспомнить Матвея, то, что он вытворял одними губами, даже не пуская в ход язык. Как плавилась Роза от одного предвкушения поцелуя, от одного взгляда, мысли, как метались бабочки-шизофренички в ее животе. Как сознание витало где-то у потолка десятого домика и курило в затяг, пока Роза сходила с ума от страсти или млела от нежности, льющейся на нее нескончаемым потоком. Надо же было вспомнить! Почему? Почему мысли о Матвее Розенберге никак не покинут ее глупую голову, почему бабочки бьются в истерике, а сознание рыдает каждый раз, когда Роза проходит мимо домика номер десять. Почему она даже поцеловаться не может с другим мужчиной?!