Домик разбившихся грёз

— Нет уж, пап, ты должен приехать и увидеть всё собственными глазами, иначе сразу откажешься.

— Саша, не доводи меня под инфаркт! — взрываюсь я. — Что она тебе написала?

— Пап, я не собираюсь разрушить твой брак. — вздыхает сын. — Да и надумывать на Алю такое… просто нелепо. Она слишком сильно любит тебя, ты же сам знаешь. Просто я, кажется, понял, как ей помочь, но ты должен срочно прилететь сюда и решить, прав я или нет. И ты должен увидеть всё своими глазами.

— Умеешь ты навести интригу, Сашка, — недовольно цежу в ответ. — Вылечу первым рейсом.

Я нечасто оставляю Алю одну. Даже бизнесом стараюсь управлять максимально удалённо, чтобы она не чувствовала себя одинокой и не терзалась тяжёлыми мыслями. Но и слова сына просто не могу игнорировать. Как бы я не сетовал на их дружбу, как бы не ревновал, а мой сын едва ли не единственный человек, с кем моя жена абсолютно откровенна. Даже со мной она не всегда делится своими мыслями. Бережёт мои нервы и сердце. Если кто и знает её настолько глубоко, чтобы судить о том, что может ей помочь, так это мой сын.

И как бы прискорбно мне не было от этого факта, я вылетаю первым рейсом в Лондон за призрачным шансом найти спасение и успокоение для моей драгоценной женщины, оставляя Алю в Москве.

По прилёте я звоню сыну, и тот скидывает мне адрес встречи. С удивлением осматриваю здание клиники и сына, спешно идущего мне навстречу. Сашка возмужал. На крепких широких плечах наброшен медицинский халат. Сын широко улыбается и обнимает меня перед тем, как протянуть руку.

— Рад встрече, пап. Каждый месяц планирую навестить вас, и Аля давно упрашивает, но дела… — рассказывает он, ведя меня коридорами.

Возле дверей одного из помещений больницы вижу знакомую девушку.

— Это Оливия? Подруга Алевтины? — удивлённо спрашиваю у Сашки.

— Да, мы вместе работаем волонтёрами здесь, — пытается казаться равнодушным, но я сразу различаю нотки волнения в его голосе.

— Я рад, Саша, что твоя личная жизнь налаживается, — не могу удержаться от комментария, и он улыбается.

Оливия сдержанно здоровается, протягивает мне халат. Я ни черта не понимаю, что здесь происходит, но, когда Сашка распахивает передо мной дверь палаты, все краски сходят с моего лица, а кислород застревает где-то в горле.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Фоном проносятся торопливые объяснения сына, пока мой взгляд перескакивает с одного детского личика на другое, вступая в конфронтацию с разумом.

«Родные сестра и брат». «36 и 14 месяцев». «Поступили вчера». «Отец погиб, мать умерла в родах. Жили с бабушкой, которая скончалась». «Здоровые». «Они так похожи на неё». «И по срокам — тютелька в тютельку». «Девочка родилась 22 декабря 2018, мальчик — 26 октября 2020 года». «Скажи, что ты не видишь того же, что вижу я». «Ну я же не дурак, пап?»

Дураком сейчас себя ощущаю я. Передо мной наши дети. Я просто понимаю это так же легко, как знаю, что Саша — мой сын, Аля — моя жена, а Солнце встаёт на востоке. Нет, я не кретин. Я помню, что случилось с Алей. Дважды. Прекрасно осознаю, что физически это никак невозможно.

Но я вижу своими собственными глазами маленькую трёхлетнюю светловолосую девочку с огромными печальными глазами, так похожими на глаза моей жены, годовалого карапуза с такими же белёсыми, как у Али, волосами; вижу их перепуганные, потерянные лица — классическая внешность, как сотни тысяч европейцев, даже, скорее, больше славянская, но с ноткой холодного аристократизма — прямые носы и высокие лбы, совсем как у меня; вижу их, детей, которые остались теперь совсем одни в этом мире взрослых, в том же самом мире, в котором есть одна мама, оплакивающая свою потерю, трёхлетнего ребёнка и годовалого карапуза. Именно столько сейчас было бы нашим детям, если бы не обстоятельства. Я вижу их, и картинка складывается.

Словно недостающие элементы встают в пазы. Заполняют чёртовы зияющие дыры! Всё встаёт на свои места, и я становлюсь цельным. И я знаю, как должен поступить, чтобы дать своей малышке долгожданное успокоение.

Я понимаю, что нет, просто не существует силы, способной меня остановить. Я не оставлю наших детей здесь. Я собираюсь забрать их домой. Я собираюсь приложить все усилия и отвезти этих детей — наших детей — их мамочке, которая так сильно ждёт их дома.

Медленно подхожу ближе, боясь испугать, и присаживаюсь на корточки перед манежем. Девочка смотрит на меня сначала со страхом, но потом внимательные детские глазки наполняются любопытством. Она деловито достаёт изо рта пустышку и вставляет её в рот улюлюкающему брату. Я свешиваю руку, глажу пушистую макушку мальчонки и провожу кончиками пальцев по пухлой щёчке малышки, улыбаясь им. Вблизи они ещё больше похожи на Алю. Какое-то мистическое, нереальное сходство. Уверен, наши дети, рождённые от плоти и крови, выглядели бы не иначе.

— Я придержал отправку документов дальше по инстанциям, — говорит Сашка, — на всякий случай.

— Ты сказал Але?