Домик разбившихся грёз

Если всё сложится, меня не устроят обеды и вечера дважды в неделю. Але нужна другая работа, потому что я уверен, что она откажется примерять роль содержанки.

Если всё сложится, Але придётся съехать с общежития. Я бы хотел, чтобы она была готова принять меня в любое время. С моим бешеным темпом жизни иначе невозможно.

Если всё сложится, а я не люблю загадывать, мне нужно как можно скорее решить проблему с разводом. Врать, скрываться я не привык, но и быть неправильно понятым не желаю. И обидеть, сказав правду, боюсь. Забавно, что меня вообще это беспокоит, учитывая, что развод всегда был делом времени, которое растянулось на долгие годы, и никоим образом не относится — никогда не относился! — к моей частной жизни. А тут как переклинило: не хочу, чтобы знала и надумывала лишнего.

Ну какая блажь! Самому смешно, что опасаюсь реакции восемнадцатилетней девчонки! Но почему-то усиленно гоню от себя тревожную мысль: а, собственно, чего я опасаюсь больше? Что она начнёт строить планы о совместном будущем или принести в её жизнь разочарование и боль от предательства?

Ближе к трём часам мне удаётся вывезти Алю на прогулку в соседний город. Я не могу не отметить, как изменилась её походка — хоть она и скрывает, я чувствую, что определённый дискомфорт она испытывает. Надеюсь, временный.

Для меня самого это ново. Едва ли не единственная девушка, для которой я навсегда останусь первым мужчиной. Она, Аля, в таком осознанном возрасте, и мать моего сына — по молодости, по глупости и безалаберности.

Несмотря на то, что в городе есть, где погулять, Алю необъяснимо тянет на пляж, и я не смею отказать. На мой рациональный взгляд, стылое Северное море — не лучшее место для прогулки в начале января, но моя спутница лишь смеётся.

— Ты не понимаешь, — качает она головой, — вода — моя любимая стихия, это раз. Во-вторых, море… Оно же великолепно в любое время года! Раньше я никогда не видела его.

— Что значит — не видела?

— Буквально — то и значит. — она смущается. — Я впервые увидела море, когда ты отвёз меня в Дувр. Я имею в виду, кроме как в иллюминаторе самолёта, конечно.

Я в замешательстве. Даже не сразу нахожу, что и сказать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А она тем временем продолжает, не обращая на меня никакого внимания:

— До шестнадцати лет я жила с мамой в крохотной квартирке, в старом панельном доме, расположенном не в самом престижном районе Москвы. У моей мамы, учителя младших классов, не было возможности возить меня на море. Сколько я себя помню, мы купались только в озере в нескольких остановках на электричке. Однажды ездили по путёвке от школы в пансионат в Тверской области, на Волгу. Но моя мама всегда мечтала побывать на море. Мы копили деньги несколько лет, откладывали каждую копеечку, экономя на одежде. Мама перешивала мне школьную форму, латала колготки… Неважно, в общем. Теперь я здесь. На море. И поверь, мне всё равно, что вода не кристально чистая и прозрачная, что она не лазурно-голубого цвета, что сейчас не знойный июль и я не могу окунуться в солёную воду… Это всё мелочи. Главное, что я здесь. На море.

От её пламенной речи у меня першит в горле. А от вида застывших в глазах девушки слёз я испытываю странный дискомфорт где-то по центру грудной клетки.

— Моя мама умерла, так и не исполнив свою мечту, — тихо заканчивает Аля. — В год, когда мне исполнялось четырнадцать и мы должны были отправиться в своё путешествие, у мамы обнаружили опухоль. Через два года её не стало.

Она всё-таки плачет. Тихо, словно стесняясь такого проявления чувств. Совсем не напоказ. И мне не остаётся ничего больше, кроме как просто сжать её в своих руках в попытке принести немного успокоения.

Позже мы заканчиваем вечер ужином в ресторане с прекрасным видом на водную гладь и возвращаемся в наш домик затемно. Я не спрашиваю позволения, она не выражает протеста: мы вместе принимаем душ, вместе ложимся спать в одной комнате.

В моей голове полный бардак. Не хочу и не могу думать, где, мать твою, был все эти годы её отец. Что за мудак терпеливо отсиживался в стороне, пока его дочь — чистый, прекрасный и светлый человек, — сидела рядом с умирающей матерью?

Утро выдаётся хмурым. Лепит снег с дождём. Аля придвигает кресло к панорамному окну и загружает электронный учебник. К вечеру мы должны вернуться в Лондон, и это знание не улучшает настроение.

Жизнь потечёт дальше. Привычным ходом. Я погрязну в делах, которые забросил на эти дни, забросил целенаправленно, чтобы уделить время Але. Предвкушая собственную занятость, я раздумываю, как донести до девушки ту простую мысль, что скоро её жизнь изменится до неузнаваемости. Если, конечно, она захочет попробовать. А мне очень хочется, чтобы она хотела.

На обратном пути в Лондон Аля заметно нервничает. Теребит в руках ремешок сумки, кусая губы.

— Всё в порядке? — не выдерживаю я.

— Да, конечно. Просто… — она мельком смотрит на меня и отводит взгляд в сторону, — было здорово. Там, в этом доме. Немного грустно его покидать. А теперь…