Он просто рычал, и я не могла его ослушаться.
Щелкнули, расстегиваясь, пряжки. Я спрятала в ладонях мокрое от слез лицо. А он просто погладил меня по затылку и пошел к двери, будто произошедшее было для него в порядке вещей. Я не выдержала и проговорила сквозь слезы:
– Вы же понимаете, что сейчас просто изнасиловали меня?
Каррингтон замер на пороге и медленно повернулся ко мне. Не знаю, что я хотела увидеть на его лице. Сочувствие? Вину? Сожаление? Но уж точно не прежнюю бесстрастную маску.
Он криво усмехнулся:
– Ты же согласилась на все. Так что никакого насилия.
Я не нашлась, что ответить на это. Но он ответа и не ждал. Просто вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
А я добралась до кровати, рухнула на нее. Я никак не могла смириться с тем, что только что произошло.
Но самым диким для меня было то, что откуда-то изнутри поднималось странное, неестественное чувство. Я никогда не признаюсь в этом ни Каррингтону, ни кому-то еще, но то безумное, жестокое, что случилось сейчас, меня возбудило.
Глава 7. Адам Каррингтон
Я, крутя в руках карандаш, смотрел на монитор. Вот уже полчаса на нем ничего не менялось. Строго обставленная комната. Обнаженная женщина, свернувшаяся на неразобранной постели. Моя женщина. Эйвери. Та, которую я жаждал заполучить и теперь мог брать так жестко, как только хотел.
Но почему у меня нет ощущения, что я добился цели?
На краю стола ровной стопкой застыли отчеты. На экране компьютера – список запланированных дел на ближайшее время. Нужно работать, иначе я выбьюсь из собственного графика, а это недопустимо. Так почему же я думаю только о той, что сейчас лежит без движения на своей кровати в моем доме?
Почему хочу прямо сейчас ворваться в ее комнату, приковать наручниками к спинке кровати и трахать до полного изнеможения?
При одной мысли об этом багровая пелена заволокла глаза. Я так крепко стиснул кулак, что карандаш не выдержал и сломался. Острые щепки впились в кожу. Боль отрезвила меня, заставив успокоиться. Я брезгливо бросил обломки карандаша в мусорное ведро.
Было только одно обстоятельство, которое мешало это сделать. Я предпочитаю все контролировать. И точно не собираюсь терять контроль над собой. Так что срываться с места как прыщавому подростку мне точно не следует.
Я отключил видео.
Сначала – работа. А потом я получу то, что хочу.
Кстати, она задолжала мне ужин. Вот с этого и начнем. А насчет продолжения посмотрим. У меня будет время решить, чего я хочу от нее именно сегодня.
Я потянулся к кнопке звонка, и через минуту на пороге возник дворецкий.
– Ужин накрой на террасе, на двоих.
Он кивнул и исчез так же бесшумно, как и появился. Я откинулся на кресле, поморщившись, когда травмированная ладонь коснулась кожи подлокотника.
Мне удалось отключиться от ненужных мыслей и полностью погрузиться в работу.
Я отвлекся лишь тогда, когда лежащий на столе телефон завибрировал. Я лениво повернул голову: звонков от партнеров я не ждал, подчиненные тоже не стали бы тревожить меня так поздно. Ну, так и есть… Оливия. Я смахнул телефон в ящик стола, и не подумав принять вызов, и отправился к Эйвери.
Она по-прежнему лежала, свернувшись на покрывале. Я почувствовал острый приступ вожделения. Представил, как разворачиваю ее. Хватаю эти тонкие, хрупкие запястья, прижимая их к подушке. Срываю тонкое кружевное белье. Врываюсь в нее, заставляя кричать и изгибаться… Член в штанах напрягся, и я поспешно отбросил свои фантазии. Нет, будем придерживаться плана.
Она смотрела на меня с откровенной злостью. И я понял, что мне это нравится. Непокорная… Что ж, это мы исправим.
Я коротко бросил:
– В восемь – ужин. Жду тебя на террасе. Не опаздывай.
Она усмехнулась:
– В чем мне идти? В этом?
Я улыбнулся:
– Именно. Только… Белье, пожалуй, сними.
Я с удовольствием заметил, что в ее глазах мелькнули удивление и гнев, и вышел. До того, как она снова начала протестовать.
Ровно в восемь Эйвери появилась. Я с удовольствием отметил, что она не только не опоздала, но и в точности выполнила мои пожелания по поводу одежды. Тело ее под тонкой, полупрозрачной тканью мерцало в свете свечей, и мой член снова напрягся. Схватить бы ее сейчас, прижать к столешнице да отодрать хорошенько, чтобы стереть с лица это выражение благородного страдания!
– Садись, Эйвери.
Она послушно опустилась на стул и замерла. Не поднимая глаз, не двигаясь, словно даже не дыша. Словно прекрасная статуя в прозрачной драпировке. Но мне-то была нужна живая женщина!
– Приятного аппетита.
Видимо, мой голос прозвучал грубо. Она вздрогнула и пододвинула к себе тарелку. Но и сейчас – никаких эмоций. Просто механически отправляет себе куски пищи в рот и так же механически пережевывает.
Это было непривычно. Мои женщины всегда подчинялись мне, но подчинялись с готовностью. Ловили каждое желание и старались исполнить еще до того, как оно было высказано вслух. Она же… Она даже в своей покорности умудрялась перечить мне!
И это заводило еще больше.