Доминика из Долины оборотней (СИ)

– Верно. Но прыгают-то почему? – Я вопросительно смотрела на Рэнди, не вполне понимая вопрос. – Та самая мышечная память. Чтобы сделать шаг, они прикладывают такое усилие, какое нужно, чтобы передвинуть тело, весом, допустим, в двести фунтов (* 90,7 кг), а передвинуть-то нужно всего-навсего тридцать три фунта (* 15 кг), в итоге тело перемещается в шесть раз дальше. Потому что организм знает, какое именно усилие нужно совершить для конкретного результата. И изменение внешних условий сбивает с толка. Кстати, ты никогда не пробовала вынуть из раковины воздушный шарик с водой?

– Нет. А зачем? – удивилась я, наблюдая, как Рэнди наливает в мою многострадальную кружку чай из огромного термоса.

– Это что-то типа эксперимента, который иллюстрирует то, что сейчас с тобой происходит. Так, ставь кружку на ладонь – теперь-то ты уже точно не обожжёшься, – и пей из неё. Так ты её не помнёшь и не раздавишь. Вот, держи бутерброд. И не бойся его помять – всё равно жевать, вкус останется тот же. Так вот, про эксперимент. Если поместить в раковину воздушный шарик, налить в него воды и предложить человеку его вынуть, потянув за «хвостик», то практически ни у кого с первого раза это не получится. Человек прикладывает слишком слабое усилие. Хотя если то же количество воды налить в кастрюлю – все достают её из раковины легко и с первого раза. Дело в том, что видя воздушный шарик, наш мозг подсознательно считает его чем-то лёгким, потому что это – закрепившийся стереотип, и даёт команду мышцам сделать усилие, слишком слабое, недостаточное для того, чтобы поднять шарик с водой. Со второго раза у всех получается – мозг принял к сведению полученный опыт и подкорректировал усилие мышц. У тебя всё с точностью до наоборот.

– Кажется, я начинаю это понимать, – кивнула я, доев бутерброд. – Я прилагаю слишком много усилий.

– Вот-вот, – кивнула Рэнди, – всё верно. Ты ешь бутерброды-то, ешь. У меня их полная сумка, Фрэнк голодным не останется, гарантирую. Так вот, через какое-то время твоё тело приспособится, и ты будешь машинально прикладывать ровно столько усилий, сколько нужно. А пока тебе придётся делать это сознательно. И здесь тот же трюк – осознать, что в шарике вода, а не воздух. Ты должна всё время помнить, что вещи теперь сделаны совсем из другого материала. Вот эта кружка. Представь себе, что она – из пластилина. Ты можешь помять её, но можешь и спокойно держать, пластилин ведь не изменит форму, если его не сжать.

– Но он всё равно слишком мягкий, – вздохнула я.

– Что поделать? – вздохнула Рэнди в ответ. – Для нас теперь всё вокруг мягкое. Твоё тело приспособится, обещаю. Ну а пока...

– А пока буду помнить, что кружка из пластилина, ложка – из бумаги, одежда...

– Из салфеток, – подсказала Рэнди. – Шнурки – это варёные спагетти.

– А кроссовки сделаны из мармелада, – мне начала нравиться эта игра.

– А стены домов – из шоколадных плиток, такие же хрупкие, хотя и не съедобные.

– А вся мебель – из папье-маше! – вспомнила я вчерашний сломанный стул. – Хотя... Наверное это не подходит. Я бы не смогла сидеть на таком хрупком стуле.

– Но ты же смогла? – Я кивнула. – Ты стала сильнее, но вес твой остался прежним, так что любая мебель тебя прекрасно выдержит, как и раньше. Если, конечно, ты не станешь прикладывать к ней силу.

– Я постараюсь. Знаешь, Фрэнк вчера предложил мне примерно то же самое – представить, что ложка сделана из бумаги. И это помогло мне съесть суп. Точнее – это было сегодня ночью, когда я проснулась. А Фрэнк всё это время не спал, бедненький. Пусть теперь отсыпается. Его даже наши голоса не беспокоят.

– Я знала, что он ещё будет спать, потому и пришла сейчас – хочу поболтать с тобой наедине.

– А откуда ты узнала, что он будет спать?

– Я связалась с ним ночью, когда мы с Гейбом возвращались домой, хотела узнать, как ты, и он в это время ещё не спал, а шёл уже третий час ночи. А когда попыталась связаться с ним утром – увидела только его сны. – Щеки Рэнди слегка покраснели, она смущённо улыбнулась. – Я тут же вышла, конечно, но...

– Что – «но»? Что? – заёрзала я.

– Ему снилась ты. И сон был очень горячий, очень.

Теперь щеки вспыхнули и у меня. Жаль, что я не помню, что же снилось мне – я словно выключилась, и если мне что-то и снилось – я этого не запомнила.

– В общем, я прикинула, что проспит он ещё порядочно, и у нас будет время поболтать наедине – с нашей ушастой роднёй это порой бывает проблематично. К тому же я знаю, что в отличие от оборотней, которым после обращения вполне хватает половины прежнего времени, чтобы выспаться, у нас, гаргулий, в этом плане ничего не меняется, мы остаёмся такими же сонями, как и в детстве.

– Но если ты так поздно легла, ты же, наверное, сама не выспалась? – заволновалась я, переживая, что из-за меня Рэнди пришлось вскочить так рано.

– Не волнуйся, я выспалась, – подливая мне чаю в кружку и разворачивая новый свёрток с бутербродами – я и не заметила, как умяла все прежние, – ответила Рэнди. – Вообще-то я легла около десяти вечера, а в час Гейб разбудил меня, и мы удрали.

– Куда?