Доминион

Три шаркающих трупа кинулись на них разом, в своем стремлении отведать мозг Келлуса, чуть не опрокинув противника. Каллад спихнул одного с галереи, а другого Разящий Шип разрубил от макушки до грудины. Глядя на отца, расправляющегося с третьим врагом, дварф ухмыльнулся, но улыбка его мигом угасла, когда он увидал, как трупы ухватили одного из его собратьев и утащили в грязь, где одержимые лютым голодом мертвецы принялись срывать с костей свежую плоть. Крики дварфа умерли за миг до его гибели.

Смерть товарища подстегнула защитников, воспламенила их кровь, пробудила упорство, и само отчаяние черным железным кулаком сжало их сердца, изгоняя надежду. Еще один дварф упал вниз, на поле, в объятия смерти. Каллад оцепенело наблюдал, как свирепые существа терзают его соратника, как демоны захлебываются его кровью в неистовом стремлении утолить свою нечестивую жажду.

Очнувшись, Каллад принялся рубить, рубить и рубить, крепко обхватив толстое древко Разящего Шипа. В тот миг, когда последний принц Карак Садры понял, что его ждет грязная смерть, он ощутил страх. Какую славу он ни заслужил бы на стенах Грюнбергского замка, ее сдерут с его костей вместе с мясом хищники фон Карштайна. Нет в такой смерти никакой чести, никакого величия.

Дождь усилился, волосы Каллада слиплись, струйки воды затекали в щели его доспехов и ручейками сбегали по спине. Кто мог знать, что так будет. Трубадуры никогда не воспевали гибель в бою. Они плели небылицы о чести и геройстве, а не о грязи и дожде, не о проклятом страхе смерти.

Каллад повернулся к отцу, надеясь обрести смелость, но Келлус дрожал под дождем, и в его старческих глазах читалось поражение. Воодушевиться его отвагой и уверенностью не удалось. Гора рушилась. Какое унизительное чувство — стоять у подножия кряжа и смотреть, как трескается и рассыпается скала, превращаясь из высокого и гордого утеса в простую щебенку. Один-единственный взгляд — и Каллад узрел гибель легенды в самом ее низменном виде.

А на поле среди груд костей бесцельно слонялись несчетные сотни мертвецов, дожидающихся, когда и их бросят в бой. За ними чернели шатры Влада фон Карштайна и приближенных к нему некромантов. Они были кукловодами, той истинной силой, что стояла за шаркающими трупами. Солдаты вражеской армии представляли собой всего лишь мертвечинку. Некроманты же были монстрами во всех смыслах этого слова. Они отреклись от всего человеческого и добровольно отдались черной магии.

Каллад смотрел, как еще пять тварей карабкаются по стене замка к мосткам. Не эти ли пятеро отошлют его в Зал Предков?

— Ты нужен внизу, — сказал Келлус, разрывая чары крадущейся смерти. — Уводи отсюда женщин и детей. Падет замок — падет и город. Я не позволю, чтобы погиб хоть кто-то, кого можно спасти. Никаких споров, мальчик. Веди их через горы, в глубокие шахты. Я полагаюсь на тебя.

Каллад не сдвинулся с места. Он не мог бросить отца на этой стене: это же все равно что собственноручно убить его.

— Иди! — приказал король Келлус, с размаху вонзая топор в лицо первого зомби. Удар бросил существо на колени. Упершись сапогом в грудь трупа, Келлус высвободил оружие.

Мертвец завалился и рухнул в ров.

Но Каллад не пошевелился, даже когда Келлус, рискуя потерять равновесие, обрушил кулак на кованый нагрудник сына, откинув его на два шага назад.

— Я все еще ваш король, мальчик, а не только твой отец. Ты нужен им больше, чем мне. Я не запятнаю свою честь их смертями!

— Тебе не победить… только не в одиночку.

— А я и не собираюсь этого делать, парень. На рассвете я уже буду попивать эль с твоим дедушкой, болтать об отваге с твоим прадедушкой и хвастаться тем, что мой мальчик спас сотни жизней, даже зная, что обрекает этим на смерть одного старого дварфа. А теперь иди, сын, выводи отсюда людей. Это больше, чем жертвоприношение. Сделай так, чтобы я гордился тобой, парень, и помни, что и в смерти есть честь. Увидимся по ту сторону.

С этими словами старик повернулся к Калладу спиной и ринулся в гущу схватки с мстительной яростью, расколов первым ударом злобно щерящийся череп, а вторым лишив разлагающегося мертвеца гангренозной руки. Король Келлус, король Карак Садры, давал свой последний славный бой на стенах замка Грюнберг.

Все больше и больше мертвецов вылезали из рва. Сцена словно вырвалась из какого-то кошмарного сна: твари упрямо карабкались по насыпи, солоноватая вода поблескивала на их коже. На черной поверхности полыхала разлившаяся нафта, голубые языки лизали корчащиеся трупы. И все же зомби безмолвствовали, даже сгорая до углей, до пепла.

А по горящей воде, взбивая пену, уже неслись скользкие черные тела сотен крыс, спасающихся от жалящего огня.

Каллад неохотно развернулся и зашагал по галерее. Он спустился по пандусу, скользкому от дождя, и резко остановился — ночь вспороли пронзительные женские вопли и детский плач.