Доминион

– Джефф сказал, вам довелось участвовать в войне.

– Да, в Норвегии.

Джексон грустно улыбнулся:

– Норвежскую кампанию свернул Чемберлен. Есть мнение, что, если бы премьером был Черчилль, мы бы продолжили воевать после падения Франции. Интересно, как бы тогда развивались события?

Они шли теперь быстрым шагом. Несмотря на свои габариты, Джексон нисколько не запыхался.

– В Норвегии творился хаос, – сказал Дэвид. – Я видел, как погибали наши, а немцы… немцы казались неуязвимыми. После падения Франции я полагал, что мы должны заключить мир. Думал, что договор – единственная альтернатива завоеванию.

– И Гитлер пообещал оставить империю в покое. Многие сочли этот жест щедрым. Но Черчилль говорил, что договор все равно означает германское владычество, и оказался прав.

Джексон послал Дэвиду открытую, любезную улыбку, но взгляд его оставался таким же острым. Дэвид понимал, что это типично английский способ прощупать, испытать его. Что-то в Джексоне выдавало в нем государственного служащего вроде Дэвида, только гораздо более высокого ранга. Было любопытно, куда он клонит. Джексон снова улыбнулся, на этот раз ободрительно. Дэвид набрал в грудь воздуха и очертя голову ринулся вперед, как в тот раз, когда мальчишкой прыгал с трамплина.

– Моя жена – пацифистка, – сказал он. – Я привык соглашаться с ней. Она до сих пор считает, что мы, по крайней мере, остановили войну. Хотя знает, что Британия поддерживает происходящее в России – бесконечную кровавую бойню.

Джексон остановился и обвел взглядом Хайгейтские пруды.

– Немцы никогда не победят в России, – проговорил он все тем же спокойным тоном. – Одиннадцать лет они сражались, пытаясь достичь своей цели: построить государство из германских поселений, тянущихся от Архангельска до Астрахани, за которыми лежало бы капиталистическое полуколониальное государство русских, на Урале и дальше в Сибири. Но это им никогда не удастся. Каждое лето они захватывают небольшие территории на востоке, прорывая там и сям Волжскую линию, и каждую зиму русские отбрасывают их при помощи своих новых автоматов Калашникова, которые миллионами выпускают за Уралом, легких и эффективных. А за линией фронта половину страны контролируют партизаны. Кое-где в руках у немцев находятся только города и железные дороги. Вы знаете, что произошло после того, как десять лет назад они захватили Ленинград?

– Так ведь никто не знает. Нам говорят только, что немцы понемногу продвигаются.

– Знайте, что это не так. Что до Ленинграда, то немцы в него не вошли, а просто окружили город и оставили жителей умирать. Три с лишним миллиона человек. С сорок второго года в Ленинграде полное радиомолчание. Ничего, ни звука. Когда нацисты взяли Москву, то вывели из нее всех, поместили в лагеря и обрекли на голодную смерть. Так же поступают и с европейскими евреями. Предполагается, что для них созданы трудовые лагеря где-то на востоке. В телерепортажах мы видим милые бревенчатые домики посреди лужаек, с цветами в окошках. Вот только ни один английский еврей не получил от переселенных туда друзей и родственников ни единой весточки – ни письма, ни открытки. Ничего.

Дэвид воззрился на Джексона. «Ему известно обо мне?» – подумал он. Но никто не знал его тайны, за исключением отца. Просто с принятием новых законов люди стали чаще говорить про евреев.

– В трудовые лагеря отправили шесть-семь миллионов человек, не так ли? – сказал Дэвид.

Джексон угрюмо кивнул:

– Да. Из евреев остались только наши и сколько-то французских. Не допустить расправы с ними, вопреки немецкому давлению, – это вопрос нашей национальной гордости и независимости. Однако Мосли хочет выслать их, а влияние его растет с каждым месяцем. – Он вздохнул. – Как думаете, Фицджеральд, куда мы идем?

– Мне кажется, мы катимся в ад в ручной тачке.

Мимо проходила молодая пара, на женщине были солнечные очки в белой оправе и розовое платье в цветочек. Между родителями шла маленькая девочка; держа за руки, они поднимали ее в воздух, и она радостно взвизгивала. Вокруг них бегала колли, виляя хвостом. Семья прошла дальше, направляясь к воде.