Домой ▪ Все только начинается ▪ Дорога вся белая

- Ты разорвешь сетку.

- Нет! — Мальчик тянул и тянул сетку, стараясь схватить рыбу, в глазах его заблестели слезы, и все лицо сморщилось. Он все время держался, все эти дни, и вот теперь не выдержал. — Нет! — кричал он, прыгая и растирая по лицу злые слезы. Он уже не мог допрыгнуть до подсачка, пнул удочки ногой, повернулся и, горько всхлипывая и задыхаясь от слез, пошел в поле. Для него все это тоже было слишком сложно и трудно.

Леонид, пораженный, смотрел на него. Стоял не двигаясь, потом нагнулся, Положил спиннинг, соменка, весла и крикнул:

- Подожди! — и крикнул снова: — Подожди!

Они двигались один за другим по тропинке, вдоль берега. За кустами текла река, мутная и тяжелая. Мальчик всхлипывал. Он шел вперед, не оборачиваясь, не зная куда, а Леонид шел за ним следом.

- Обожди!

- Ты нехороший. Ты нехороший.

Он свернул с тропинки и пошел по траве.

- Постой! Ну постой же!

- Нет. Ты все равно нехороший. Все равно нехороший.

Мальчик не поднимал головы. Кукурузные листья, острые и шершавые, били его по лицу, и он, не останавливаясь, рвал их и бросал на землю.

Мальчик остановился, и Леонид остановился тоже.

- Ты не хочешь со мной дружить?

- Нет. Ты нехороший.

Он наклонил голову, губы у него были вытянуты.

- Но дружить мы можем? — сказал Леонид.

- Я не хочу с тобой дружить.

- А я хочу.

- Нет.

- Я возьму тебя когда-нибудь на Волгу. Там есть вот такие рыбы, — Леонид показал руками. — Мы с тобой можем быть хорошими друзьями на всю жизнь. Даже настоящими друзьями. Ты, я и мама.

- Нет, — отрезал мальчик.

Он повернулся, и они двинулись дальше, теперь уже совсем не разбирая дороги. И деревня, и гора, и кукурузное поле - все было горячим и желтым от солнца.

- Ну хочешь, я отпущу тебя спать на сеновал вместе с ребятами? Ты ведь просил меня. Помнишь? И мы никуда не уедем отсюда.

- Нет. Я все равно буду спать на сеновале, а с тобой я не буду.

- Значит, ты не хочешь мириться?

- Нет.

- Ну, я пошутил. Давай поговорим. Я пошутил, честное слово. Мы никому не отдадим этого сома.

Мальчик остановился снова. Теперь кукурузное поле кончилось. Впереди был луг и болотце с лягушками.

- Ну подумай. — Леонид протянул ему руку. — Почему бы нам, в самом деле, не быть всю жизнь хорошими друзьями. А может быть, даже не просто друзьями, если мы так решим. Разве я тебя обидел? Давай помиримся. Слышишь? Мы ведь с тобой не чужие.

Мальчик смотрел на его руку.

На болотце сел аист, схватил лягушку и улетел. Летел медленно, низко, делая тяжелые взмахи. Большая и только сама себе нужная птица, которая будто приносит людям счастье.

- Тебе было нехорошо со мной?

- Нехорошо. Я больше не поеду с тобой. Я сам поймаю судака.

- Никогда не поедешь?

- Никогда. — Он поднял лицо, на котором была обида и слезы и, может быть, даже ненависть.

3

Теперь они снова стали чужими. В садах синели сливы. Подсыхали нанизанные на нитки грибы. С тяжелых веток срывались яблоки, доставаясь иногда детям, а иногда свиньям. Грузовики увозили с полей капусту и помидоры.

Мальчик спал на сеновале, ел за столом хозяйки, а потом на весь день убегал с деревенскими ребятами копать каких-то необыкновенно толстых червей, искать круглые оранжевые трюфели, или «яйца», как их здесь называли, а всего вероятнее его можно было увидеть на берегу с удочкой в руке. Лодка уже не интересовала его. Да и удочка, наверное, тоже. Он сидел на берегу застывший и смотрел куда-то перед собой. Леонид следил за ним из окна и, если мальчик спускался к реке, выходил из дома и, стараясь быть незамеченным, быстро шел к высокому ореху, который рос у самой воды. Садился под этим деревом так, чтобы его не было видно, и вслушивался в голоса, доносившиеся до него. Он волновался, когда мальчик был возле этой беспощадной сильной реки, которая все так и не успокаивалась, была быстрая, мутная, коричневая от глины и очень опасная даже для взрослого. Жара то и дело загоняла детей в воду. Дети устраивали на высоком берегу скользкие тропинки и голые съезжали вниз, кувыркаясь и плюхаясь в реку, а потом барахтались у берега.

Мальчик так и не научился плавать. И Леонид застывал, если кто-то вдруг начинал громко кричать на берегу.

Комната приняла новый вид. Стол был завален книгами, а на полу белели большие куски ватмана. Все было так, как Леонид и хотел: тишина с утра до вечера. Но он все равно не находил себе места. И сам не понимал, отчего в нем жила тревога и было неспокойно. Он никогда раньше не замечал, что деревня целыми днями пустая и что здесь столько гусей. Сотни, тысячи, может быть. Длинными колоннами они вышагивали от реки к дороге и выщипывали из проезжающих возов колоски пшеницы. Подстерегали возы на обочине и потом, гогоча что есть силы, бежали за ними, вытягивая шеи, размахивая крыльями и совсем не представляя, что такое колеса, вертящиеся, обитые железом, безжалостные, как эта река.