Домовая в опале, или Рецепт счастливого брака

— Внушающим неприязнь?! — Архимаг тихо рассмеялся, щекоча дыханием кожу женской шеи, когда его руки, уже пробравшись под одежду, накрыли ее грудь. — Ты все пытаешься убедить себя в этом. При том что мы оба знаем — никогда между нами не бывает близости, если я не чувствую твоего отклика. Жаркого и влажного отклика желания. И он неизменно и быстро приходит, стоит мне коснуться тебя.

Последнее он уже шептал, покрывая поцелуями и колкими прикосновениями чуть проступившей щетины плечи Флориан.

— Вот хотя бы сейчас, — подушечками больших пальцев он медленно погладил вершинки ее заострившейся груди. И чуть надавил. По телу домовой прокатилась судорога неподвластного ей и от того только более острого наслаждения. Ноги подкосились, став вдруг ватными, а голова бессильно запрокинулась, откинувшись на плечо мужчины и позволяя ему увидеть ее трепещущее от участившегося дыхания горло. — Ты же хочешь меня, красавица моя. Больше всего на свете! И знаешь, что получишь. И ты несчастлива? Притеснена? Унижена? Или все же… избалована?

Флориан остервенело зашипела. В душе ей сейчас больше всего хотелось вцепиться зубами в горло мага, но тело… Оно желало совсем иного. Его объятий, его силы, его страсти.

— Это… это… — с трудом подбирая слова, выдавила она из себя, не имея сил смотреть ему в глаза и от того сомкнув веки, — это результат подчинения. Меня к такому отклику толкает договор, данная клятва, обязанность служить. Оо…

Под конец, когда Нарг, изнывая от нетерпеливого желания, прижался к ней с такой силой, что стиснул между столешницей и собой, Фло не сдержала предвкушающего стона.

— Смехотворно, — шептал он, спешно шаря руками по ее телу в поисках застежек комбинезона. Едва он мягкой волной скользнул на пол, как рубашка девушки поползла вверх. А за ней и ее руки послушно поднялись, позволяя избавить тело от раздражающей преграды. Флориан до зуда в руках хотелось почувствовать его всем телом, прижаться и раствориться в объятиях, замереть на обнаженной сильной груди, слушая рваные удары сердца. — Нелепо говорить об этом мне. Ты можешь внушать себе что угодно, пытаясь заглушить голос разума и признать очевидное: тебе просто хорошо в моем доме. Очень хорошо! Но я-то достоверно знаю, какой клятвой связал тебя, какими путами оплел. Да, ты должна подчиняться и служить. Но… загляни в свою душу и скажи, когда ты с рычанием набрасываешься на мои губы, желая поцелуев, когда нетерпеливо сама трешься о мои бедра в ночной тьме в поисках самой откровенной ласки, когда искушаешь и провоцируешь, начиная очередную перепалку, — это лишь смирение и служение?..

— П-проверь, — сипло, прогнувшись вперед и умирая от восторга, когда рот мага блуждал по ее обнаженной спине в странной, но от того не менее возбуждающей, пародии на ласку, слегка прикусывая кожу и зализывая место укуса языком, а его обнаженные бедра яростно терлись о мягкие холмики ее попки. — Освободи м-меня… И п-проверим.

— О, Фло! Упрямица моя, — разворачивая девушку и на миг встречая взгляд ее голубых, наполненных сейчас туманом смятения глаз, прежде чем сжать в объятиях сильных рук и вместе со своей такой важной ношей отступить к столу. Девушка тут же обхватила его плечи, прижимаясь так тесно, как только могла. Скрывая лицо и выражение глаз во впадинке возле его шеи и обвивая ногами мужской торс. — Ты домовая. Зачем тебе свобода? Что ты будешь с ней делать, глупышка. Такое невозможно в принципе. Оттого смирись и просто живи. Не думай о других, ведь ты живешь в моем доме. Принадлежишь и служишь мне. И так будет всю твою жизнь.

Послушная волне сильнейшей магии посуда взмыла вверх, оставляя стол в полном распоряжении любовников. Это Нарг понял, что не выдержит даже секунд, что потребуются на перемещение в спальню. Опустив Флориан на прохладную поверхность стола, где еще совсем недавно обедал, сжал ладонью ее затылок, защищая, и яростно толкнулся в такую желанную глубину ее тела.

— Это несправедливо, — всхлипывая от удовольствия, что волной растекалось по всему телу при каждом движении члена в ее лоне, чувствуя, что выдержит совсем мало этого желанного трения, прежде чем совсем провалиться в мир только собственных ощущений, пыталась возразить домовая. — Я не смирюсь…

Но никто из них уже не мог слышать слова друг друга — их заглушала бушующая в ушах кровь. Флориан вскинула руки, сжав их в кулаки над головой и выгнувшись, как того требовало ее ненасытное тело, открываясь движениям мужчины с бесстыдной страстностью.

Их спор не прекратился. Он просто перешел в новое качество. В ритмичное движение покоряющей ее твердой мужской плоти, в собственническое и порабощающее прикосновение стенок женского лона к ней. Этот спор был так жарок и многогранен, что молодые люди задыхались, теряясь в волне «аргументов». И каждый в итоге остался при своем, достигнув наивысшего накала чувств и бессильно обмякнув рядом.