Домовёнок Кузька

Тихо стало в доме, только мухи жужжат. И надо же! Одна мышь лучше места не нашла, чем в чугуне, рядом с домовёнком. Поначалу сидела смирно. А тут хвостом махнула, пыль подняла, — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Кузька терпел, терпел — да так чихнул, что сковородка слетела с чугуна вместе с Лешиком. Баба-Яга как закричит страшным голосом:

— Кто в чугуне чихает?!

И тут громко постучали в стену. Друзья вон из дома; не помнят, как и выскочили. Первый же встречный куст загородил их ветками. Баба-Яга кричит с порога: «Улю-лю! Догоню! Поймаю!», принюхивается, озирается. Да разве сыщешь лешего в родном лесу! Одни поганки белеют на поляне да дятел стучит в стену дома.

Яга закричала на дятла:

— Чего избу долбишь? Кыш отсюда! Не видел, куда побежали?

— К деду Диадоху, на тебя жаловаться!

— Я ж их не съела! Чего попусту жаловаться? Съела бы, тогда и жалуйтесь кому хотите. Да пропади они пропадом! — Яга зевнула во весь огромный рот и ушла в избу. Вскоре по лесу разнёсся её могучий храп.

Лешик с Кузькой направились к мутной лесной речке.

Дом для хорошего настроения

В мутной воде у берега плавало корыто. Обыкновенное деревянное корыто.

— Собственный корабль Бабы-Яги! — зевнув, сказал Лешик.

Ну и ну! Летает в ступе и на метле, плавает в корыте. Потому, наверное, и в доме у Яги беспорядок. Кузька пожалел корыто. Дитя в нём не искупают, бельё не постирают. Свинья из него не похлебает, телята с ягнятами не попьют. Кот сторожит дом вместо собаки, корыто мокнет в Мутной речке да возит на себе Бабу-Ягу. Ну и жизнь!

Тут корыто уткнулось в берег, прямо под ноги: садитесь, мол.

— Корабль! А кто не знает, корытом называет, — сказал Лешик. — Плыви куда знаешь!

И корыто поплыло не вниз, а вверх по Мутной речке, против её течения.

Вдруг зазвенели, забренчали бубенчики. До того весело, что не устоять, не усидеть, не улежать! Корабль Бабы-Яги со всего маху причалил к берегу возле моста.

Ну и мост! Перила точёные, доски золочёные, прибиты серебряными гвоздочками, на каждом гвоздочке — бубенчик.

Посреди лужайки — дом. Не курная изба, не на курьих ножках. Из трубы завитушками бежит дымок. Чем-то особенным повеяло, необыкновенным. Праздником повеяло деревенским!

— Кто с нами, кто с нами петь и плясать? — заголосил Кузька и помчался к дому, да не по простой, а по ковровой дорожке, с вытканными на ней розовыми букетами и розовыми бутонами.

— Сразу бы нам сюда! — сказал Лешик. — Такой дом и в зимней спячке не приснится. Это у Бабы-Яги для хорошего настроения. Здесь она всегда добрая.

Ещё бы не быть доброй в этаком доме! Крыша из коврижек и коржиков, ставни вафельные, окна леденцовые, вместо порога — пирог.

— А вдруг вернётся Яга, увидит меня и съест до крошечки? — Кузька вспомнил, до чего страшна была Баба-Яга.

— Нет, — сказал Лешик. — В этом доме она никого не тронет.

Скрипнула дверь. Кузька испуганно поглядел на крыльцо. И увидел толстого пушистого кота. Сидит и умывает лапкой чистенькую мордочку.

— Гостей намывает! Кого бы это? Батюшки-светы, он нас намыл! Мы гости! — сообразил Кузька — и в дом. Лешик следом за ним.

А в доме будто ждут гостей — званых, незваных, прошеных, непрошеных. На столе узорная скатерть, кувшины, корчаги, кринки, миски, плошки, чашки, блюда, самовар на подносе.

— Хороший тут домовой хозяйничает, да небось не один! — обрадовался Кузька. — Эй, хозяева дорогие! Где вы? Я пришёл!

Но не нашлось домовых ни на чердаке, ни в чуланах, ни в кладовых, ни в подвалах. Никто не отзывался на самые ласковые приветы и просьбы.

Вдруг Кузька увидел, что из самовара идёт пар, а из печи сами прыгают на стол пышки, ватрушки, лепёшки, блины, оладушки. В кувшинах, в кринках оказались молоко, мёд, сметана, варенья, соленья, кислый квас.

Блюда с пирогами сами двигались к домовёнку. Лепёшки сами окунались в сметану. Блины сами обмакивались в мёд и в масло. Щи прямо из печи, из большого чугуна — наваристые, вкусные. Кузька и не заметил, как съел одну миску, другую, потом полную чашку лапши и закусил кашей с топлёным молоком. Напился квасу, брусничной воды, грушевого взвару, отёр губы и навострил уши.

В лесу кто-то выл. Или пел. Не поймёшь. Вой приближался. «Я несчастненькая!» — вопил кто-то совсем неподалёку. Уже стало понятно, что это слова песни. Песня была жалостная:

Уж я бо́сая, простоволосая,
Одежонка моя поистёрлася…

Кузька на всякий случай залез под стол, Лешик — тоже.

— Это гость какой-то несчастненький жалует, — рассуждал домовёнок, поудобнее устраиваясь на перекладине под столом.

Ох, прохудилася, изодралася,
Вся клочками пошла да, ох, лохмотьями…

Хриплый бас раздавался уже под самыми окнами. Даже стёкла, то есть леденцы, дребезжали.

Хриплый бас за стеной смолк. Кто-то шарил на крыльце.

Кузька не находил себе места под столом от беспокойства.

— Ты уверен, что нас тут не тронут?