Путята бежал по лесу, скрипя коленями и порой спотыкаясь. Спешил найти место, где столкнулись кикимора с ночницей. Он слышал, что сказала Мокша, помнил, о чем сообщил лес. В том и другом понятного было мало. Деревья говорили о встрече у Черного леса, кикимора — про болото, а оно от границы со скверной ой как далеко. Лес врать не может, да и у болота никаких следов нет — леший уже проверил. Пафнутий что — тюха-матюха, уши развесил, а Мокша ведь что-то недоговаривает, скрывает. Эх, знать бы точно, где все произошло — перенесся бы туда сразу, не метался бы теперь по всему лесу. Наконец он нашел, что искал. Как раз у Черного леса. На земле темнел выжженный черный круг, от которого разило злобой и гнилью чуть не за версту. Путята поморщился. Он знал этот запах. Будто все вокруг отмирает и распадается. Такой же был у леса, когда его стала пожирать тля и скверна. Еще издали Черный лес почуял его, заскрипел корнями, в чаще кто-то заворочался, застонал. Внутри у лешего защемило. Снова напомнило о себе чувство потери. Путята постоял немного, отдышался, погрозил кулаком Черному лесу и занялся тем, зачем пришел. Присел у круга, поводил над ним ладонью. Взял горсть земли, пересыпал из руки в руку, пошептал что-то, поднес открытую ладонь к лицу и сдул с нее пыль. Воздух вокруг заискрился, пыль не осела, а осталась в воздухе, переливаясь разными цветами. Все это светопреставление покружило немного, а потом оформилось в картинку и показало лешему, что произошло здесь между Мокшей и ночницей.
Пафнутий забеспокоился еще больше. Мокша уж слишком долго стояла у люльки с Андрейкой, странно наклонившись, и не откликалась. Домовой подошел, позвал, похлопал по спине — кикимора нервно дернула плечом, но не обернулась. Тогда Пафнутий наклонился к ней — и отпрянул в ужасе. Лицо Мокши было перекошено, рот раззявлен, а из него, извиваясь, к ребенку тянулись тонкие, черные жгутики. Присасываясь, точно пиявки, они начинали светиться — видно, вытягивали жизнь. Домовой кинулся на кикимору, сбил с ног и повалил на пол. Мокша завизжала не своим голосом.
— Что визжишь, будто кишки лезут? Побудишь всех! — Пафнутий заткнул кикиморе рот ладонью и стал оглядываться. Хозяева на шум даже не пошевелились. Только сейчас домовой заметил, что вокруг Олеси со Степаном собралось какое-то зеленое марево.
— Что ты с ними сделала, зараза? Отвечай! Домовой заглянул в глаза Мокши и оторопел. Изнутри кикиморы на него пялились черные бездонные буркала ночницы.
— Вылазь из нее, слышишь, пока сам тебя не вышиб! — заорал Пафнутий.
Тело Мокши изогнулось, раскорячилось пауком и с воем прыгнуло на домового, опрокинув на пол. Кикимора била его руками, топтала ногами, возила по полу и одновременно умудрялась клацать зубами, пытаясь откусить лицо внезапно выросшими клыками. Пафнутий извивался, пытался не попасть ей на зуб, потом изловчился, схватил за горло, вдарил по зубам и пинком отправил в угол.