Домовой

– Да ясно что… Профессора с женой Зоя быстро в гроб вогнала, так и ушли они друг за дружкой, с разницей меньше года. Дочка их сразу после института из дома сбежала, уехала по комсомольской путевке целину поднимать, так Зоя, едва только дверь за золовкой закрылась, сразу как-то ухитрилась ее из квартиры выписать. В домоуправлении, что ли, кого-то подмазала… А муж ее с горя спился. Ему, по-хорошему, алкоголя вообще было нельзя – больное сердце. А Зоя и покупала сама, и наливала, и подносила после каждого скандала, вот мол, давай выпьем за примирение… Ну и добилась своего. Схоронила его молодым еще совсем, сорока ему не исполнилось, и осталась одна в этой квартире. Думала, заживет в свое удовольствие. Но не тут-то было!

– Ты не дал? – догадался я.

– Угу, – кивнул Бор. – Очень уж я разозлился тогда на нее!.. Да и жаль мне их было – профессорскую семью… Вот я и начал забавляться, как у нас, домовых, водится. Сперва просто бегал у нее за спиной, шумел в других комнатах, вещи ронял… Ну, а дальше – больше…

– И молодец! – одобрил я. – С такой стервой только так и надо было. И что же ты, прибил ее в итоге?

– Нет, ну зачем же, – поморщился домовой. – Я же не душегуб какой-нибудь! Просто из квартиры выселил. Думал, новые жильцы будут лучше… Да куда там! Чем дальше – тем хуже и хуже. Один мужик пил как извозчик, жену колотил чем попало, сына, лет пять тогда мальчишке исполнилось, в кладовке запирал, один раз даже на всю ночь… Ну я и не выдержал. Он, мужик этот, полез как-то лампочку в люстре менять, а я взял, да и пнул со всей силы по стремянке… После них еще одна семья жила, тоже приезжая откуда-то из провинции. С ними дед старый, дряхлый совсем, ему уже даже вставать трудно было. Так они его каждым куском попрекали, вечно орали на него: «Когда ты уже сдохнешь!» При нем я еще сдерживался, а как они его в гроб вогнали, такое веселье им устроил – вылетели из квартиры, как угорелые! Тогда-то я и решил, что, похоже, в этом доме мне уготована роль ангела мести…

– Скажите на милость! – захихикал я. – Какой высокопарный штиль! «Ангел мести»!

– Ничего смешного тут нет, рыжий! – обиделся Бор. – Сначала я себе слово дал, что больше ни к кому привязываться не стану, чтобы потом не страдать. А потом уже решил мстить.

– И кому же, позвольте поинтересоваться, вы, сударь, мстить изволите? – ерничал я.

– А всем, кто на это напрашивается! – отвечал он. – Кто мой дом разрушает! Кто приносит с собой в него не тепло и любовь, а всякую грязь – алчность, грубость, хищность, злость, бескультурье…

– И что ж получается, – вот прям все-все жильцы последних лет сплошь подлецы были? – уточнил я. – Помню, соседка наша, Раиса Ивановна, рассказывала Вике про старушку божий одуванчик, которую ты лет шесть из квартиры выживал… Вероникой Арнольдовной ее вроде бы звали. Что, та бабушка тоже злодейкой была? Грубиянкой? Или, может, недостаточно культурной для твоей милости оказалась? Она ж вроде искусство любила, картины собирала…

– Ну да, – кивнул домовой. – Собирала. В войну, в блокаду. Выменивала у голодающих людей ценнейшие картины чуть ли не на пару буханок хлеба или банку консервов. Я, как про это узнал, неделю не мог в себя прийти от возмущения. Ну и устроил ей веселую жизнь… У нее дневник сохранился, тетрадка такая потрепанная, где она записи вела – что выменяла, когда, у кого и за сколько. Так я, чтобы эти записи прочесть, тогда специально грамоте выучился. А потом стал на обоях возле каждой картины подписывать – у кого взято да во что ей обошлось. Ох, и бесилась она! Чего только не делала! И замазывала надписи, и обои переклеивала – а я все равно снова и снова писал…

– …пока старуху в психушку не увезли, – закончил я за него.

Мы немного помолчали. Я посмотрел на небо. Солнце уже заметно клонилось к западу.

– Ну ладно, про других жильцов я понял, – начал я после паузы. – Но мы-то чем тебе не угодили? Вика же вроде не хищница, не злодейка какая-нибудь, не хабалка… Милая женщина, одна ребенка воспитывает, книжки читает, дома проектирует…

– Ой, да видел я эти ее дома! – отмахнулся Бор. – Сплошное стекло и бетон! Что в этом хорошего? Разве дома такими должны быть?

– А какими? – не понял я.

– Да уютными! Теплыми. Чтобы в них приятно находиться было. А когда окно во всю стену – какие тут тепло и уют?

– Ну, знаешь… – заспорил я, – ты не прав. Это ж новое слово в архитектуре, понимаешь? Сейчас так принято строить. Небось когда в Москве высотки начали возводить, кто-то, кто еще в деревянных одноэтажках жил, тоже говорил – мол, что это за дом? Но жизнь меняется, понимаешь? Все должно развиваться. И дома, и люди. Небось когда Алинка вырастет…

– Вот даже не говори мне сейчас об Алинке! – замахал на меня Бор. – Вообще не знаю, как теперь с ней быть. Она же меня обвинять станет в том, что с ее мамой случилось! Скажет небось: «Я думала, что ты хороший, а ты…» И как я ей объясню, что не виноват? Разве б я не остановил это короткое замыкание, если б мог?

И тут я в очередной раз продемонстрировал возможности своего гениального ума.

– А ты ей записку напиши, – предложил я.