Домовые

— А скандалы оплачены. Кто бы про них знал и помнил, если бы не скандалы?

Он вздохнул.

— Я еще Машу искал, — тихонько признался.

Хотите верьте, хотите нет, но я ощутила настоящую ревность.

— Возле Дворца бракосочетаний караулил?

— Ага — по пятницам и субботам, а в воскресенье спать залегал — мне же в ночь на понедельник Емелю нужно было выслеживать…

— Машу я тебе, если хочешь, найду, — пообещала я весьма пасмурно.

— Правда?!

— Правда. Это как раз нетрудно. Только на что ты ей? Она теперь умная, на авось полагаться не станет. Ей теперь реальные деньги подавай.

Он почесал в затылке.

— Ну, так всегда было, — помолчав, рассудил он, довольно артистически скрыв обиду. Ведь кто говорил: хороша Маша, да не наша? Тот, кто к ней посвататься не мог. А сватался тот, у кого деньги…

И так вздохнул бедняга Авось, что мне всерьез стало его жалко.

— Ты по Машке не тоскуй! — бодро приказала я. — Машка теперь манекенщица! Знаешь, сколько человек ее помнит? Как пройдет по «языку» в собольем палантине, так ползала сразу подумает: хороша Маша, да не наша! А телезрители? А потом, когда фото в модных журналах напечатают? Ты ей скажешь — хороша Маша, она нос задерет и ответит: да не ваша.

— Мне уходить? — вдруг спросил он.

— Куда ты пойдешь! Тебя первый же блинный патруль затормозит. Я не удивлюсь, если ты у них в розыске.

— Мне тоже так кажется, — сказал он. — Ведь многие только на меня и надеются, хотя вслух не говорят. А если соберутся, да скажут вслух, да еще хором: «Авось прорвемся!», то ведь и пойдут прорываться!

— Ты все еще не понял, что идти — некому? Города оккупированы, а деревни мало кому нужны, да за них Большой Блиняра с Большим Хренярой спокойны, потому что там исконно-посконная лексика все больше власть берет. Средства массовой информации — под контролем, в банк без «Хай!» и не входи…

Тут Авось прерывисто задышал, схватившись за горло. Я не сразу поняла, что это на него так «хай» подействовал. Когда поняла — ругнула себя за словечко. Надо же — само выскочило, я и не заметила.

Он кое-как продышался.

— Вот видишь? И с каждым днем этой дряни все больше и больше! Знаешь что, Авось? Возвращался бы ты туда, откуда явился. Там ты еще сколько-то продержишься. Видишь — когда все разбрелись, поодиночке еще кое-кто куда-то пристроился. Брось ты это дело!..

— Вы-то меня бросили, забыли, — он глянул исподлобья. — Да как же я-то вас брошу, если у вас на меня одна надежда? А, люди?..

Глава пятая Голь на выдумки хитра

Следующим подвигом Авося была охота на бомжей.

Разумеется, он не предупредил меня о своем безнадежном замысле, чтобы не стала отговаривать. Поэтому я первым делом столкнулась с последствиями: возвращаясь домой, увидела, что несколько кварталов оцеплено, а хреновый наряд проверяет документы.

Надо сказать, что бомжи находятся под особым хреновым покровительством. Выражается оно в том, что самым языкастым бомжам позволено кормиться при хреновых казармах. Поэтому простой человек, гоняя бомжа с лестничной клетки, чтобы не сорил вшами, рискует напороться на большие неприятности.

Но кто бы мог предположить, что из-за бомжей будет настоящее оцепление?!?

Моя пресс-карта доверия хренам не внушила.

— Что за газета такая?

— Самая что ни на есть хреновая! — радостно отвечала я. Сказать правду — это для журналиста всегда праздник.

Старый хрен, которого позвали, чтобы решить мою судьбу, с особыми продолговатыми нашивками на погонах, даже вверх ногами пресс-карту перевернул, даже с изнанки посмотрел.

— А хрена ли мне вам врать? — обиделась я.

— Знаю я вас, писак…

— Ну, хотите, пойдем ко мне, заглянем в холодильник! У меня же там только то, что с хреном едят! Сосиски, заливное! И тертого хрена в банках на два месяца запасено! Крепкого, с уксусом!

Мы уже так привыкли к оккупационному режиму, что в любой миг были готовы к обыску.

— Застольную молитву помнишь? — сжалился наконец старый хрен.

— Я — за хрен, а хрен — за меня! — я так вошла в роль, что даже слезы на глазах чуть не выступили, как у человека, нечаянно закинувшего в рот столовую ложку этой уксусной хренотени.

— Хрен с ней, пропустить, на хрен!

Недоумевая, из-за чего весь переполох, я поспешила домой.

Конечно, можно было не унижаться, а сразу воззвать к синониму. Это для них — круто. А если бы он тут же и явился? Что бы я с ним посреди улицы делать стала?!?

Представив себе эту разборку, я одновременно ужаснулась и развеселилась. Поэтому, когда Авось сверху меня окликнул, я так и застыла с окаменевшей улыбкой. В самой причем подходящей позе — нагнувшись и тыча спичкой во взбунтовавшуюся замочную скважину.

Он сидел на подоконнике межэтажной площадки, вид имея самый жалобный.

— А, это ты? — спросила я, разгибаясь. — Тут ко мне какая-то сволочь залезть пробовала и замок повредила. Хоть дверь выламывай.

— Это я, — признался Авось. — Извини, пожалуйста… Я думал у тебя отсидеться…

— Так это тебя гоняли?

— Меня. Думал — получится… не получилось, но меня пронесло — они в этот подъезд только заглянули…