Домзак

Байрон с усилием освободил дверные створки от проволоки. Из темной глубины храма пахнуло теплом. Присев на корточки, включил фонарик. Какой-то сор, занесенный сюда ветром сквозь щели. Щепки, конфетные обертки, скомканный крафт-мешок. Он медленно провел световым лучом по внутренней стороне арки, потом - по другой. Ничего. Это была бы самая развеселая шутка, которую мог бы устроить в своей недолгой жизни Виктор Звонарев... Вот. Полуметровой длины шнур у самых ног. Кончик залеплен резинкой, которая слабо пахла земляникой.

Байрон с облегчением выдохнул. Опустился на корточки, открутил пробку и глотнул виски. Закурил.

Что ж, он оказался хреновым следователем. Он ошибся. Теперь он был твердо уверен в том, что Виктор Звонарев не убивал Андрея Григорьевича Тавлинского. Но его уже больше и не интересовало имя настоящего убийцы. Нас всех подстерегает случай. Бедная Оливия. Бедная дурочка Диана в своих черных перчаточках. Бедная Нила. Мать. Дядя Ваня. Вся его семья. Ему жаль их. И даже того бедолагу священника - отца Михаила, отправившегося искать правды на Руси, - и его ему было жаль. Артем и Аршавир - они все-таки сами по себе. Прощайте, братья. Он должен выполнить задачу - и только. Недаром же столько лет он носил погоны, которые, как выразился однажды его тесть-генерал, снимают только с живой шкурой.

Никогда кончается.

Он снова выпил, закрутил пробку и спрятал бутылку в карман. Прикурил сигарету от окурка. Аккуратно отодрал кусочек резинки от срезанного по всем правилам - наискосок - бикфордова шнура. Затянулся, прижег кончиком сигареты начинку шнура. Шнур вспыхнул с шипением.

Теперь оставалось ждать.

Он вышел на середину двора, напряженно ожидая взрыва, но взрыва все не было. Не пожалел, значит, Виктор шнура.

И в это мгновение земля под ногами дрогнула.

Он обернулся.

Каменные стены собора распирало, как бутон, готовый распасться и явить взгляду цветок, и цветок явился - стены с грохотом развалились, воздух вспыхнул, столб пламени ударил в небо.

Байрона швырнуло на землю и накрыло листом фанеры.

Огненный смерч бешено метался по Домзаку, все горело и рушилось.

Задержать дыхание, насколько возможно. По максимуму. Иначе сгорят легкие.

Перед глазами поплыли круги, и он потерял сознание.

Он очнулся от боли. Вся левая сторона тела, голова, ноги были обожжены. Дышать было трудно. Воздух был мутен, пахло гарью.

С трудом отбросив обгоревший кусок фанеры, он попробовал перевернуться на правый бок - и снова потерял сознание.

- Байрон, сынок, ты живой, нет? - послышался голос дяди Вани. - Ну и чудес ты тут начудесил! Сколько ж это пороха надо, чтоб такую махину развалить. Дышать можешь? Давай хоть куртку снимем... больно? Ну, не буду, не буду! Приварилась, видать, куртка к живому мясу. Да и штаны тоже. Тебе в больницу надо. Сейчас, сейчас... Ты потерпи, я тебя на фанерку положу - и волоком, волоком, а там у меня лодочка. Я ж рыбачил тут неподалеку, и вдруг - такой букет! Небо в алмазах! Сесть хочешь? Погоди-ка.

Он куда-то отлучился, и, пока его не было, Байрон с трудом извлек из кармана бутылку. Дядя Ваня вернулся со светлым суконным одеялом, набросил его на плечи племянника.

- Выпить хочешь? Это святое, святое, я сейчас... - Поднес к губам Байрона бутылку, тот глотнул, переждал, еще глотнул. - Это по-мужски, молодец. Заодно и я приложусь, не возражаешь? Хорошая самогонка! Забирает!

- Дядя Ваня, - наконец выдавил из себя Байрон, - все не то и не так. Хотел точку поставить, а вышло - юродство какое-то. Глупость и мальчишество. Все равно ведь остался и Домзак, и память о нем. Да еще посмеются... Понимаешь?

- Понимаю. Подвиг - он всего человека требует, так на это только юродивые и способны. Вроде нас, которым на смех и осмеяние - наплевать. Хихикнул. - Мы юроди Христа ради...

- Беса ради...