Дон Кихот

Между тем Дон-Кихоту пришла фантазия обойти город, но пешком и не вооруженным, из опасения, что если он выедет верхом, мальчишки и праздный люд кинутся за ним. Он вышел с Санчо и двумя другими слугами, которых дал ему Дон Антонио. Случилось так, что, проходя по одной улице, Дон-Кихот поднял глаза и увидал на одной двери надпись крупными буквами: Здесь печатаются книги. Эта находка доставила ему большое удовольствие, потому что до этих пор он не видел ни одной типографии, а ему очень хотелось знать, что это такое. Поэтому он вошел туда со всею своей свитой и увидал, как набирают, печатают, исправляют, кладут в формы и вообще все то, что делается в больших типографиях. Дон-Кихот подошел к одной кассе и спросил, что тут делают, рабочий объяснил ему; рыцарь посмотрел и вошел дальше. Между прочим, он подошел к одному наборщику и спросил его, что он делает. – Сударь, – отвечал рабочий, указывая на человека приятной наружности и серьезного вида, – этот господин перевел итальянскую книгу на наш кастильский язык, а я ее теперь набираю, чтоб предать ее печати. – Как заглавие этой книги? – спросил Дон-Кихот. Тогда заговорил автор: – Сударь, – сказал он, – эта книга по-итальянски называется le Bagatelle. – А что по нашему значит le Bagatelle? – спросил Дон-Кихот. – Le Bagatelle, – опять заговорил автор, – значит Пустяки, но, несмотря на свое скромное заглавие, она заключает в себе очень хорошие и очень существенные вещи. – Я знаю немного итальянский язык, – сказал Дон-Кихот, – и могу похвастать тем, что пою некоторые стансы из Ариоста. Но скажите мне, сударь (я говорю это не для испытания ума вашей милости, а из одной любознательности), встретили вы в своем оригинале слово pignata? – Да, несколько раз, – отвечал автор. – А как переводите вы его по-кастильски? – спросил Дон-Кихот, – как же перевести его иначе, – отвечал автор, – как не словом котел? – Черт возьми, – воскликнул Дон-Кихот, – как вы далеко ушли в тосканском наречии! Я готов побиться об заклад на что угодно, что там, где итальянец говорит ріасе, ваша милость ставите нравится, и что ріu вы переводите больше, su – вверх, а giu – вниз. – Именно так, – сказал автор, – потому что это совершенно соответствующие понятия. – Ну, так я готов поклясться, – воскликнул Дон-Кихот, – что вы неведомы миру, который всегда медлителен в вознаграждении расцветших умов и достохвальных трудов. О, сколько погибших талантов! сколько осмеянных добродетелей! сколько зарытых гениев! Притом мне кажется, что переводить с одного языка на другой, кроме царей всех языков – греческого и латинского, то же что разглядывать фландрские ковры с изнанки. Фигуры, конечно, видны, но они наполнены нитями, которыя их стушевывают, и не имеют ни той ровности, ни того цвета, что лицевая сторона. Впрочем, чтобы переводить с языка легкого и почти схожего со своим, не нужно ни ума ни слога более того, какие требуются для переписывания и списывания с одной бумаги на другую и тем не менее не хочу сказать этим, чтоб ремесло переводчика не было весьма похвально, потому что человек может заниматься гораздо более дурными делами и менее прибыльными.[303] Из их числа надо впрочем исключил двух знаменитых переводчиков Кристоваля де Фигероа с его Pastor Fido, и Дон Хуана де Хауреги с его Аминтой, в которых и тот и другой необычайно удачно заставляют усомниться в том, где перевод и где оригинал.[304] Но скажите мне, пожалуйста, книга эта печатается на ваш счет или вы продали право какому-нибудь книгопродавцу? – Она печатается на мой счет, – отвечал автор, – и я рассчитываю заработать на этом первом издании по меньшей мере тысячу дукатов. Она будет издана в двух тысячах экземпляров, и они разойдутся по шести реалов штука, в один миг. – Ваша милость, мне кажется, ошибаетесь в расчете, – заметил Дон-Кихот. – Видно, что вы не знакомы с уловками типографов и не знаете, что они между собою в стачке. Я вам предсказываю, что если у вас окажется две тысячи экземпляров одной книги, они так отдавят вам плечи, что вы сами в ужас придете, особенно если в книге мало соли, и если она не имеет большого значения. – Так что же! – воскликнул автор, – вы хотите, чтобы я подарил ее какому-либо книгопродавцу, который даст мне за нее три мараведиса и еще будет думать, что оказал мне большую милость, давая мне столько?[305] – Ни за что; я издаю книги не за тем, чтобы приобрести имя в свете, потому что, слава Богу, я уже известен чрез мои творения. Я ищу выгоды, без которой слава не стоит ни одного обола. – Дай вам Бог счастья! – отвечал Дон-Кихот и подошел к другой кассе. Он увидал, что там исправляют страницу книги под заглавием Свет души.[306] – Вот, – сказал он, – книги, которые должно печатать, хотя и много уже есть книг этого рода, потому что много есть грешников, нуждающихся в этом и свет особенно нужен тем, у кого его нет. – Он отправился дальше я увидал, что исправляют еще одну книгу. Он спросил ее заглавие. – Это вторая часть Хитроумного гидальго Дон-Кихота Ламанчского, составленная каким-то гражданином Тордезильяса, – отвечали ему, – А, я знаю уже эту книгу, – сказал Дон-Кихот, – и я по совести думал, что она уже сожжена и обращена в пепел за свои нелепости. Но и для нее, как для всякой свиньи, наступит свой день св. Мартина.[307] Выдуманные история тем лучше, чем приятнее, чем ближе они к истине или к правдоподобию, а истинные уже тем лучше, что они истинны. – Сказав это и выказав некоторую досаду, он вышел из типографии.