Дон (СИ)

Ещё с момента попадания в подвал я пытался связаться с нашими, переключив связь сети в режим рации, на расстоянии метров двести та вполне устойчиво работала в таком режиме. Однако всё это время глухо, но тут вдруг Йёрк отозвался, видимо войдя в зону работы. Тот долго не мог поверить, что я это я, так как сам видел мою гибель. Пришлось объяснить, что произошло, на что тот хохотнул, мол, это я Счастливчик, а не он. Выяснив где я нахожусь, тот пообещал вскоре быть. Кстати, с остальными, тот им сообщил что я жив, видимо также как и со мной пребывая с ними на связи. А цепь они уже пропустили, хорошо спрятались, их не заметили. Чуть позже в подвал спустились через тот же пролом с трупами республиканских солдат, четверо солдат, из них я только Йёрка знал, они подхватили меня на руки и один вдруг забрал гранату из подсумка, а я Йёрк сказал:

— Извини сержант, мы просто хотим жить.

Дальше не помню, на меня обрушился удар приклада трофейного автомата. Пусть на мне всё также был шлем с открытым забралом, но много ли мне нужно? Вырубило.

Очнулся я в камере. В обычной такой камере и явно не на борту корабля или судна, а на планете. Почему я так решил? Да первое что привлекло моё внимание, когда я открыл глаза, окно забранное решёткой, а за ним голубое небо с курчавыми облаками. Значит ещё на планете. Что происходит я понял сразу, сдали, за деньги и свободу. Жить захотели. Знаете, я парней не осуждаю. Да я сам бы так поступил… наверное. Ну того кого не знаю точно, а вот своих? Как-то после этих страшных боёв приоритеты поменялись, для меня боевые товарищи что братья стали, делились друг с другом последним. Своих бы я не сдал, не смог бы, лучше пулю в лоб, а меня смогли. И если я выберусь, а вдруг? Так вот, если я выберусь искать и мстить не буду, пусть это будет на их совести.

Осторожно пошевелившись, чудеса, ничего не болит, я также осторожно сел на койне и осмотрел камеру и себя. Камера обычная, кроме койки и унитаза ничего нет. Ну раковина вон ещё мелкая с краном, и всё. Дверь? А вот двери не вижу, видимо хорошо замаскирована. Сам я был в форме сержанта второй бригады наёмников, постиранная и выглаженная. Это не моя, та в бронированной платформе сгорела с остальным имуществом, а под бронекомбезом у меня ничего не было, тот на обнажённое тело одевался. Сам я порядке, разве что сети нет, видимо отключили. Хотя нет, не долечили, как была культя на ноге, так и осталась, видимо решили не тратить на врага медкартриджи, для своих не хватит. Но хоть убрали всю кровь и рану. Там теперь голая кожа. Под ней кость чувствуется. Буду ходить, да хотя бы на протезе, временно, быстро мозоль набью. А так я посмотрел, на теле ни синяков, ни других травм. Точно через лечебную капсулу пропустили. Ну а то что в форме, видимо публично казнить хотели. Вот только за что, я не военный преступник, солдат. Выполнял приказы командования. Да изобретательно и с явной фантазией исполнял, что приносило республиканцам одни только потери, но извините, сами виноваты устроив тут геноцид. Злые мы на вас, граждане республиканцы.

Я спустил ноги на пол, и сидя продолжал осматриваться. Чувство жажды заставило меня прыгая на одной ноге, правая боса была, добраться до раковины и вдосталь напиться. Кстати, под койкой два ботинка было, издевались сволочи. Вернувшись обратно, я только успел сесть как одна стена полностью ушла в сторону. Так вот что тут за дверь? Видимо камеры слежения всё же были, хотя я их и не заметил, раз те так отреагировали, когда я очнулся.

В камеру вошёл майор с парой офицеров, ещё у входа остались стоять два солдата с эмблемами элитных спецчастей. Стояли во всеоружии, чтобы я такой опасный и злой не напал на их плюшевых офицеров.

— Дон? — уточнил на всякий случай полковник.

Почему-то слово взял он, а не один из сопровождающих его офицеров. Достав планшет тот сначала уточнил действительно ли я это я, после чего известил, читая с того планшета:

— Сержант Дон, вы признаны военно-полевым судом Республики, военным преступником, за что приговорены к казни путём повешенья. После этого ваше тело кремируют.

— Странно, военных преступников обычно расстреливают, правила такие. Я военный, а не гражданский. И вообще за что меня признали преступником, если я выполнял приказы вышестоящего командования?

— Вы уничтожили военно-полевой госпиталь и больше двадцати санитарных ботов.

— И что? — не понял я. — Вы все наши госпитали вырезали. У нас вообще-то война на уничтожение идёт. Это значит вам можно подобным заниматься, а нам нет?

— Всё так и есть. Поэтому и повешенье, а не расстрел.

— Охренеть. Что можно богу нельзя его созданиям.

— Ваша очередь завтра в десять часов дня.

— У вас ещё и очередь? Видимо всех пленных в военные преступники записали. Казни как по конвейеру, да?

— Вы признаёте решение суда?

— Да пошёл ты!

— Это значит нет?

— Это значит иди к чёртовой бабушке.