Дон Жуан, или Жизнь Байрона

К концу их пребывания у Августы жизнь стала до такой степени невыносимой для леди Байрон, что она стала искать прибежища в молитвенном забытьи. Читала Библию и, находя выражения, которые соответствовали её состоянию, впадала в какой-то мистический экстаз. Она призвана охранять эти два погибших создания, она спасет их. Но как спасти человека, которого ты любишь и который тебя ненавидит?

Здесь Байрон узнал о возвращении Наполеона с острова Эльба, об истреблении королевских полчищ, о полете Орла. Эта новость привела его в истинный восторг. Значит, его маленькая кумирня еще цела. «И теперь, если он и не вздует союзников, нам уж его все равно не достать. Если он способен в одиночку прибрать к рукам всю Францию, — то черта ли ему стоит пугнуть всех этих захватчиков, ему со своей императорской гвардией? Невозможно не чувствовать себя ослепленным и униженным этим великолепным шествием». Лондон был ошеломлен и немало встревожен. В Кокоа-Три ставили за провал Бурбонов пятнадцать против пяти. Хобхауз ставил на Наполеона. 23-го стало известно, что император прибыл в Париж. Он прошел Францию в двадцать дней. Трехцветное знамя развевалось в гаванях прямо против скал Дувра. Двадцать лет истории надо было начинать сызнова.

В другое время Байрон поговорил бы об этом с Хобхаузом и Киннером. Но сейчас ему доставляло такое мрачное удовольствие «дрессировать этих двух женщин», что он предпочитал оставаться в Сикс-Майл-Боттоме. Но Августа этого не хотела, и 28-го они уехали. У жены обнаружились «чревозачаточные симптомы», и она была разбита.

XXIV. ПИККАДИЛЛИ, 13

Трагедия этого супружества, как и многих других, заключалась в том, что каждый из них видел в другом не всю истину,

Гриерсон

Они сняли прекрасный дом № 13 на Пиккадилли-Террас. У них были слуги, два экипажа. Не хватало только состояния. Арендная плата составляла семьсот фунтов — это был весь доход, принесенный леди Байрон в приданое. Доход лорда Байрона был отрицательным — платежи ньюстедских ферм не покрывали и процентов по долгам. Почти сразу начали посещать судебные исполнители, привлеченные размахом их жизни. Хобхауз перед отъездом во Францию, где хотел собрать материал о возвращении императора, зашел повидать друга. Он нашел его мрачным. Байрон не жаловался, но посоветовал Хобхаузу никогда не жениться.

Первые дни все шло хорошо («он был так мил со мной, каким я его никогда не видала»), но у Аннабеллы было уже мало надежд на будущее. «Надежда, — говорил Байрон, — это только румяна, которыми существование мажет себе лицо; легчайшее прикосновение истины заставляет их исчезнуть, и мы видим тогда, какую распутную девку с провалившимися щеками сжимали в своих объятиях». И она тоже шла к этой горькой философии.

Байрон в то время поражал своей необыкновенной красотой. Лицо приобрело печать тревожной величественности. Он носил теперь черную одежду, в которой сильней проявлялась благородная строгость его внешности. Аннабелла не уставала любоваться им. Отравляясь за цветами к Гендерсону, она «завозила» его к поэту-радикалу Ли Хенту в Паддингтоне. Байрон, покачиваясь на деревянной лошадке маленьких Хентов, рассуждал о политике лорда Кестлэри; пресса тори и правительство желали прийти на помощь Бурбонам. «Можем ли мы оставаться спокойными, когда горит дом нашего соседа?» Естественно, Байрон и его друзья были против войны с Бонапартом и протестовали против вмешательства Англии в гражданскую войну. На обратном пути леди Байрон заезжала за своим мужем. Она ожидала у ворот в своей роскошной коляске. Байрон на ступеньках крыльца играл с детьми Хента. Казалось бы, идеальная картина счастливого супружества. Смеющаяся молодая женщина, чуть-чуть полная, муж, прощающийся на крыльце со своим другом, горячие, нетерпеливые лошади — чего же еще не хватает в этой сентиментальной картинке? Они возвращались на Пиккадилли. Байрон садился работать над своей новой поэмой «Паризина». Безупречная жена писателя, Аннабелла, переписывала его черновики. Существование было подрумянено самым респектабельным образом.