Дон Жуан, или Жизнь Байрона

Путешествие на Восток подтверждало для него справедливость этой доктрины. Повсюду, где Байрон ни проезжал, он видел, что жизнь сурова, пороки всем присущи, а смерть невзыскательна и всегда наготове. Фатализм мусульман укрепил его фатализм. Ему нравилось их отношение к женщинам. Бесконечное множество религий убедило его в их слабости. Он вывез с собой сомнения, которые казались ему несокрушимыми. В этом длительном одиночестве он познал несколько истин о самом себе. Узнал, что может быть счастлив, только существуя вне закона. Он полюбил эти страны, где ему ни до кого не было дела, так же как и никому до него. Расстояние научило его презрению. Можно ли было волноваться из-за ругательной статьи какого-нибудь педанта, когда вас отделяет от него Средиземное море и Атлантический океан, когда гроза гиперборейской прессы заглушается ревом Геллеспонта? Теперь, как только его дела в Англии пойдут плохо, он должен знать, что в пятнадцати днях езды по морю есть белые острова под вечно голубым небом.

Стоя на палубе фрегата, Байрон смотрел, как поднимаются и падают волны. Кто ждет его в конце этого долгого пути? Мать? У него не было намерения оставаться с ней надолго.

«Будьте добры, позаботьтесь приготовить мои комнаты в Ньюстеде. Но смотрите на меня только как на гостя. Считаю необходимым уведомить вас, что я давно вегетарианец, не ем ни мяса, ни рыбы. Надеюсь, что вы позаботитесь о необходимом запасе картофеля, овощей и бисквитов. Вина я не пью. Со мною двое слуг, пожилых греков… Я думаю, что гости не будут отравлять моего существования; если кто-нибудь приедет, принимать будете вы, так как я не хочу, чтобы кто-нибудь нарушал мое уединение. Вы знаете, я никогда не любил общества, а теперь — менее, чем когда-либо».

Единственным его хозяйским намерением было разделить ферму некоего Б., чтобы дать Флетчеру небольшое поместье.

«Я ограничусь (как Бонапарт) разделом королевства мистера Б. и выделю из него княжество для маршала Флетчера. Я надеюсь, что вы осторожной рукой управляете моей маленькой империей и её злополучным национальным долгом».

Кроме нее, кого же он еще увидит? Хобхауза? Он ничего не знал о Хобхаузе. Носились слухи, что он облачился в чудовищный наряд солдата. Ходжсона? Ну да, разумеется, но Ходжсон стал ханжой. Августу? Он почти забыл ее. Какого черта будет он делать в этой стране? Собирать подати с фермеров Ньюстеда, продавать уголь в Рочдэле, платить долги в Лондоне? Кого же он увидит? А! Далласа, торжественного и почтительного Далласа! За несколько дней до приезда он написал Далласу:

«После двухлетнего отсутствия я вновь на пути в Англию. Я видел все, что есть замечательного в Турции, Трою, Грецию, Константинополь и Албанию. Не думаю, чтобы я совершил что-нибудь, что отличило бы меня от других путешественников, разве только прогулка вплавь из Сестоса в Абидос, подвиг, весьма достойный для человека нашего времени».

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Он родился с нежным и любящим сердцем, но его чрезмерная экспансивность и чувствительность навлекали на него насмешки его сверстников. Он был горд и честолюбив, он, как ребенок, считался с чужим мнением. Поэтому он приучил себя тщательно скрывать все, что могли бы счесть, по его мнению, за позорную слабость. Он достиг своей цели, но ему дорого обошлась его победа. Он мог скрывать от всех движения своего слишком чувствительного сердца, но они становились мучительнее во сто крат оттого, что он прятал их в себе.

Мериме

Великая суть жизни — это ощущение. Чувствовать, что мы существуем хотя бы в страдании. Ведь только эта «мучительная пустота» влечет нас к игре, к битве, к путешествиям, к необузданному, но остро ощутимому преследованию той или иной цели, вся радость которой в волнении, связанном с её достижением.

Байрон

XIV. ТИМОН НЬЮСТЕДСКИЙ

Романтика одолела?

Нет, скука.

Хемингуэй