Жилю не везло даже в игре. Атенор Лима садился с ним играть, только если не было партнера посильнее; что же касается сеу Зеки Серры, чемпиона Ладейры, то он, даже чтобы убить время, ни за что не соглашался на такого неинтересного и рассеянного партнера. К тому же дона Розилда потребовала, чтобы Жиль раз и навсегда порвал с Казузой Воронкой, который недавно вышел из тюрьмы и все еще находился под следствием, а значит, очень нуждался в сочувствии и поддержке. И Жиль, как последний подлец, обходил стороной те места, где мог встретиться с Воронкой, покорно выполняя приказание супруги.
Так и не преуспев на своем поприще, он поздней осенью заболел пневмонией в легкой форме – «даже не двусторонним воспалением легких», как иронически заметил д-р Карлос Пассос, – и покинул подлунную. Тихо и мирно, смиренно покашливая. На его месте любой другой справился бы с недугом, который был ненамного опаснее гриппа. Но Жиль устал, так устал, что ему не хотелось дожидаться более серьезного и опасного заболевания. Он и мечтать не смел о тяжелой, модной и дорогой болезни, о которой писали в газетах. Ему вполне достаточно было обычной пневмонии. А посему, ни с кем не простившись, он расстался со своей телесной оболочкой и отправился на вечный покой.
4
Уже давно дона Розилда вела самую строгую экономию, выдавая мужу еженедельно из тех скудных сумм, которые он выручал в виде комиссионных, несколько монет на трамвай и на сигареты «Ароматичные» – из расчета пачка на два дня. И все же сэкономленных денег едва хватило на похороны, траурные платья и расходы в первые траурные дни. Комиссионных от последних торговых операций почти не оказалось, это были жалкие гроши, и дона Розилда осталась с сыном, мальчиком-гимназистом, и двумя дочерьми, молоденькими девушками, без всяких средств к существованию.
И хотя была она особой суровой, резкой, своенравной и мало приятной, нельзя не признать за ней и положительных качеств. Решительная и волевая, дона Розилда сделала все, чтобы ее дети получили образование, и, сумев удержаться в положении, в котором ее застала смерть мужа, не докатилась до лачуги на Ладейра-до-Алве или же грязной комнатушки на Пелоуриньо.
Дона Розилда упрямо держалась за свою квартиру. Переехать отсюда в более дешевое жилье означало бы для нее конец всем надеждам на преуспеяние в обществе. Она должна была заставить Эйтора окончить среднюю школу, устроить его на работу, а также выдать замуж дочерей, и выдать хорошо. А чтобы достичь этого, нельзя было опускаться, поддаваться нужде или выставлять ее напоказ, потеряв стыд и совесть. Дона Розилда стыдилась бедности пуще всего на свете, стыдилась, как преступления, достойного суровой кары.
Съезжать с квартиры на Ладейра-до-Алво нельзя ни в коем случае. Так она заявила зятю, когда тот принес ей деньги от доны Литы; надо отдать должное доне Розилде – деньги эти через какое-то время она вернула сполна. Ее не устраивал ни дом, который можно было снять по сходной цене, правда, у черта на куличках, ни подвал на Лапинье, ни квартирка из двух комнат в Портас-до-Кармо. Она оставалась на Ладейра-до-Алво, хотя за эту квартиру и приходилось сравнительно дорого платить, особенно для вдовы, не располагающей никакими средствами, ни большими, ни малыми.
Отсюда, с широких балконов второго этажа, она могла взирать на будущее с уверенностью: не все еще было для нее потеряно. Она изменила свои прежние планы, не отказавшись, однако, от своих претензий. Если бы она сразу отступила, покинув благоустроенную, хорошо меблированную квартиру с коврами и шторами и переехав в дом, битком набитый беднотой, ей пришлось бы навсегда распроститься со всеми своими надеждами и мечтами. Тогда бы Эйтор встал за прилавок бакалейной лавки, в лучшем случае – магазина, и всю жизнь оставался бы приказчиком, как, впрочем, и девочки, если только не пошли бы в официантки, а из баров и кафе, где девушкам приходится терпеть вольное обхождение хозяев и посетителей, прямая дорога в публичный дом и на панель. Оставаясь в своей квартире, дона Розилда еще могла противостоять этим угрозам. Покинуть ее значило сдаться без борьбы.