Донал Грант

— Почему же тогда Арки не всегда слушает, что я говорю, сэр? Порой я так на неё сержусь, что так бы и стукнул!.. Ой, сэр, а какой это был король, что запретил бить женщин, как бы отвратительно они себя ни вели? Как вам кажется, это хороший закон?

— Ну, для нас с тобой очень даже хороший.

— И Перси мне всё время говорит: «Отстань, не мешай!» Так и хочется съездить ему по уху! Только когда я его взаправду обижу или задену, мне потом всегда плохо и стыдно! Почему же тогда мне всё равно хочется дать ему как следует?

«Что — то в нём есть, в этом мальчугане!» — подумал Донал.

— Действительно, почему? — спросил он вслух. — Видишь, ты даже сам себя ещё не очень хорошо понимаешь.

— И правда не понимаю.

— Тогда почему ты думаешь, что я сразу смогу тебя понять? А мальчика и впрямь нужно как следует понять; иначе что из него выйдет? Представь себе такого вот несчастного мальчишку: он живёт себе, ест и спит, но никто его не понимает!

— Вот ужас! Но ведь вы — то меня поймёте, да?

— Немного, пожалуй, пойму. Но не до конца. Для этого мне не хватит мудрости.

— Тогда… Но разве вы не для этого пришли меня учить? Вы же сами только что сказали!.. А я — то думал…

— Да, — твёрдо ответил Донал. — Для этого я и пришёл. Но если бы я решил, что способен с лёту понять любого мальчика, это было бы верным признаком того, что на самом деле ничего я не понимаю. Но есть Тот, Кто понимает каждого мальчика и слушает его так внимательно, как будто кроме него на свете нет ни одного человека.

— Почему же тогда мальчики не бегут к нему всякий раз, когда с ними обходятся не по справедливости?

— Вот именно, почему? Хорошо бы научить тебя поступать именно так! И ведь Он не только будет Сам обходиться с тобой справедливо, но и сделает что — то гораздо большее: Он может научить тебя обходиться по справедливости с другими людьми и радоваться этому.

— Тогда скажите, где его найти.

— Этому — то я и хочу тебя научить, потому что просто рассказать тебе о Нём будет мало. Если человеку просто о чём — то сказать, он сразу начинает полагать, что уже всё до конца усвоил, хотя на самом деле это вовсе не так. Поэтому люди часто становятся глупыми, неразумными.

— А как его зовут?

— Этого я тебе тоже пока не скажу, потому что тогда тебе покажется, что ты Его знаешь, хотя на деле тебе почти ничего о Нём не известно. Вот посмотри — ка на эту книжку, — продолжал Донал, вытаскивая из кармана томик Боэция. — Видишь, что написано на обложке? Это имя того человека, который её написал.

Дейви вслух прочитал незнакомое имя по слогам.

— Ну вот, теперь ты, наверное, знаешь про эту книгу абсолютно всё.

— Нет, сэр, вообще ничего не знаю.

— Тогда я тебе скажу, что моего отца зовут Роберт Грант. Теперь ты знаешь, какой он хороший человек, правда?

— Да нет же, не знаю! Но я бы не прочь с ним познакомиться!

— Тебе бы он очень понравился. И всё же, ты видишь, что знать чьё — то имя — это не то же самое, что знать самого человека?

— Но, сэр, вы же сами говорили, что если скажете мне имя того самого человека, о котором мы говорили, то мне покажется, будто я его знаю. А ведь всё не так! Вот сейчас вы сказали мне имя своего отца, но мне вовсе не кажется, будто я с ним знаком.

— Тут ты совершенно прав! — воскликнул Донал, смеясь. — Пожалуй, я не совсем верно выразился. Наверное, вот что я имел в виду: когда мы чуть — чуть знаем какого — нибудь человека и уже привыкли к его имени, нам начинает казаться, что мы всё про него знаем. Вот, например, недавно я слышал, как один крестьянин, который и словом не обмолвился с твоим отцом, говорил о нём так, словно знает его как облупленного.

— А — а, понимаю, — протянул Дейви.

Признаваясь в своём невежестве, мы теряем уважение со стороны тех, кто сам знает мало, но притворяется учёным и разумным. Утратить уважение мудрого человека — несказанно хуже, но ещё хуже — утратить это уважение заслуженно, пытаясь обрести в глазах людей почёт, не принадлежащий нам по праву. Однако если взрослый признаётся в собственном невежестве, любой нормальный ребёнок лишь зауважает его ещё сильнее и станет ещё больше к нему прислушиваться, потому что интуитивно чувствует его преданность истине. Ведь истинные поступки значат бесконечно больше, чем истинные факты, и любовь к истине бесконечно превосходит познание истины и уверенность в ней.

Потом они вместе вышли из замка и неспешно обошли его кругом. Мальчик хотел было показать новому учителю и сам замок, но Донал предложил оставить это до следующего раза и сказал, что Дейви надо бы прилечь и минут десять спокойно полежать. Мальчику это совсем не понравилось, но Донал видел, что его необходимо научить отдыхать. За время этой короткой передышки Дейви раз десять порывался вскочить, но, к счастью, достаточно было одного слова, чтобы снова уложить его на кушетку. Потом они приступили к арифметике, и Донал задал Дейви небольшую задачку.

— Я и так знаю все правила арифметики! — запротестовал тот.