Дональд Трамп. Сражение за Белый Дом

Мы вышли победителями, но наша профессиональная победа стала нашим жизненным поражением. За эти годы мы если не разучились, то отвыкли писать русскую прозу и русской прозой, все приходилось начинать сначала, когда Советский Союз распался, а интерес к России в Америке упал до нуля. Взамен «империи зла» другой герой вышел на мировую арену: будущая империя ислама.

Вхождение в мир американской политической журналистики обошлось нам дорого – за счет потери связей с русскоязычным миром, в котором мы держались особняком: вынужденно. Выпали, как птенец из гнезда. Писательская и диссидентская иммиграция была политизированной, тенденциозной, антисоветской, а нам казалось бессмысленным кидать камни в нашу географическую родину, оказавшись в безопасном от нее далеке. Обывательские же эмигре компрометировали нас, как йеху Гулливера: признаю теперь свою неправоту. Мещанское болото предпочтительнее литературных паханов, от которых зависеть было стыдно.

Если мне не изменяет память (а она пока мне верна, старушка!), это именно Тынянов в «Архаистах-новаторах» сказал, что можно написать две истории литературы – одна об открытиях, другая о потерях – и это будет одна и та же книга, об одном и том же. Гениальная формула, применимая к любому роду деятельности: наше с Леной политоложество, которое продлилось пятнадцать лет, не только удерживало нас на плаву, но было своего рода аутотренингом и давало – иногда – сногсшибательные, по нашим совковым представлениям, гонорары (когда нам удавалось попасть в яблочко времени и выпустить книгу на нескольких языках), но и отвлекало, отучало, отлучало от более высокого занятия – художки, которое Борхес назвал весьма проблематичным, но для которого – а не для журналистики – мы были (по отдельному убеждению каждого) рождены: чтоб сказку сделать былью. Или чтобы быль сделать сказкой? Ну да, задача поэта – говорить не о действительно случившемся, но о том, что могло бы случиться, следовательно, о возможном – по вероятности или необходимости. Это из «Поэтики» Аристотеля, а в упрощенном виде у Цвейга: писатель пишет о том, что сам не успел пережить.

Само собой, текущая политика, а тем более газетный к ней комментарий – скоропортящийся продукт. В отличие от художественной нетленки, без претензий, не каждый твой рассказ, а тем более роман – шедевр, но там ты в погоне за вечностью, коей ты заложник у времени в плену, тогда как в газетно-журнальной политологии ты гонишься за быстротекущей и быстроменяющейся реальностью, даже когда занят политическими предсказаниями, которые нам иногда с Леной удавались: в «Лос-Анджелес Таймс» мы предсказали приход к верховной власти в Кремле Юрия Андропова, в то время как все другие кремленологи называли его «темной лошадкой» и его шансы отрицали: не было еще в русской истории случая, чтобы глава тайной полиции становился лидером страны. Но ссылка на русскую историю неосновательна, отвечали мы, потому что до 1917 года в России действовал принцип монархического престолонаследия, и шеф Третьего отделения Бенкендорф не мог стать русским царем уже по одной этой причине, а что касается новой истории, то почему в будущем должно случаться только то, что происходило в прошлом? В будущем предсказуема разве что непредсказуемость, утверждали мы в метафизическом плане, а в физическом делали ставку на Андропова, что спустя полгода и сбылось, и статья в «Лос-Анджелес таймс» помогла нам получить тот самый шестизначный аванс под шестистраничную заявку (плюс первая глава об Андропове в Будапеште). В свою очередь, эта наша первая международная книга помогла следующим, мы смогли почти оставить или значительно сократить нашу каторжную все-таки работу на американские газеты, хотя было дело – за статью «Географический империализм» (в оригинале – «Урок русской географии») в «Вашингтон пост» (Довлатов тиснул ее русский оригинал в своем «Новом американце») мы чуть было не отхватили высшую американскую премию – Пулитцеровскую: попали в число трех финалистов по категории «Комментари», но в последний момент нас обошел спортивный обозреватель «Нью-Йорк таймс» Андерсон, хотя сама «Нью-Йорк таймс» на всякий случай напечатала в день оглашения премий мою парадоксальную статью «Кубинский треугольник» – белая ворона на их уравновешенной гостевой странице.