Донбасс

— Верно! — вздохнул кто-то за спиной Виктора. Но Виктор не обернулся. Он внимательно слушал. Сперва с удивлением: "Смотри-ка, да ведь это про нашу "Крутую Марию" написано!" Потом с радостью: "А-а, так, значит, там, наверху, все известно? Это хорошо, что известно!" Затем встревоженно: "Но как же выкарабкаться, как выкарабкаться-то?" И, наконец, с восторгом, когда тем же суровым и ясным языком постановление продиктовало — как Донбассу выйти из позорного прорыва.

Да, те, кто подписал это постановление, хорошо знали, что творилось на шахтах Донбасса в эту тревожную зиму! Знали куда больше, чем знал об этом Виктор Абросимов, шахтер "Крутой Марии". А главное, видели и указывали причины и корни прорыва. Бывало, замаявшись в бесконечной возне с неисправными шлангами, в руготне со слесарями и механиками, в мелких стычках с десятниками и начальниками, Виктор в отчаянии восклицал: "Кругом безобразие, а концов не найдешь!" "А тут, — думал он, слушая постановление правительства, — нашли-таки концы!" Нашли и указали виновников, поименно назвали их антимеханизаторами и чинушами, которые "не поняли этого коренного изменения в условиях добычи угля при ее механизации и продолжают рассматривать шахту как место работы простых землекопов, тогда как шахта превратилась уже в настоящий завод со сложными механизмами…"

"Да, крепко припечатано!" — с восторгом думал Виктор, слушая крутые слова постановления о виновниках беспримерной текучести в Донбассе, когда "значительная часть рабочих и служащих, если не большинство, не столько работает, сколько бродит "без устали" от шахты к шахте, из шахты в деревню, из деревни в шахту, взваливая всю тяжесть работы по добыче угля на наиболее честных и постоянных рабочих и служащих угольного Донбасса". Постановление требовало положить этому конец, навести порядок на шахте, чтоб появился на ней один, но настоящий хозяин, ликвидировать уравниловку в системе заработной платы, сосредоточить на шахтах лучших хозяйственников и инженеров, перебросив их из аппаратов трестов и учреждений в шахты, поднять среди рабочих новую волну социалистического соревнования и ударничества и добиться полного выполнения плана добычи угля.

— Ну, ребята, — громко сказал старик Треухов, учитель Мити Закорко, когда секретарь дочитал до конца, — теперь не журись! Порядок будет! — Как всегда, старик сказал за всех то, что все чувствовали…

Через несколько дней в Сталино открылась Вседонецкая конференция шахтеров-ударников. Делегатами от "Крутой Марии" поехали Прокоп Максимович Лесняк, Митя Закорко и Виктор. Впервые был Виктор на таком почетном слете. В местной газете писали, что тут собралась вся шахтерская гвардия, весь цвет угольного Донбасса. Виктору это было лестно читать. "Значит, и я теперь отношусь к гвардии", — с гордостью подумал он. Дядя Прокоп показывал ему и Мите известных в Донбассе людей: заведующих шахтами, инженеров, забойщиков, проходчиков, знаменитую Королеву, активистку движения жен шахтеров. Королева была худенькая, маленькая старушка, в длинной черной юбке, в сапогах и в платочке, повязанном у горла. С виду она ничем не была примечательна и держалась среди делегатов тихо, по-бабьи жалась к стенам и колоннам.

— А ты Королиху послушай, как она выступать будет! — усмехнувшись, сказал Виктору дядя Прокоп. — Гроза, а не баба! Всем тут достанется от нее, не сомневайся: и наркомам и стрелочникам. — И вдруг вздохнул: — Вот и мать моя, покойница, такая же была бесстрашная.

Прошел Никита Изотов, высокий, плечистый, осанистый. Виктор узнал его и почтительно посторонился, дал дорогу. А потом долго смотрел вслед, как идет Изотов через весь зал по проходу, уверенно, словно по ходку родной шахты. К нему тотчас же бросились какие-то люди, может быть корреспонденты, может быть служащие треста, и стали что-то торопливо и вразнобой говорить ему, а он, заложив руки за ремень своей полувоенной гимнастерки, спокойно и терпеливо слушал их, возвышаясь над всеми целой головой, русой, коротко остриженной сзади. "Да, вот кто настоящая шахтерская гвардия!" — с невольной завистью подумал Виктор.

И было немного неловко, что в Донбассе беспорядок.

Это чувство неловкости испытывал и Прокоп Максимович Лесняк. "Да-а… Некрасиво мы выглядим в нашем нонешнем-то положении! — бормотал он. — Ох, некрасиво!" То же чувствовали многие делегаты, особенно старики. Один из них, сухонький, жилистый, "жвавый", как говорят в Донбассе, подошел в перерыве к дяде Прокопу и, не поздоровавшись, сказал:

— Вот оно какие дела-то, куманек! Как говорится, всем сестрам по серьгам! — и сконфуженно вытер лысину платком. Лысина была синяя; это уголь светился под кожей. "Значит, в крепкий взрыв или завал попал он когда-то, бедолага!" — сообразил Виктор.

— Какая работа, такая и награда! — мрачнея, ответил дядя Прокоп.

— Да, заслужили, заслужили, дожили! — вздохнул сухонький старичок. — Всегда Донбасс запевалою был, а нонче…

— Ну, это временное явление, — сказал дядя Прокоп, и все вместе они двинулись к выходу.