Донесённое от обиженных

Хозяин согласился — с увещевающей оговоркой:

— Знайте, что для вас предусмотрена сумма! — Заглянув под крышку чемоданчика, извлёк маленький плотный бумажный четырёхугольник и развернул перед собой довольно большое письмо: — Вот последние… полагаю, предупреждать излишне — секретные! — уведомления из штаба командования. Читаю: «Приказом за номером 016 поставлена задача 4-му армейскому корпусу: к 26 апреля ликвидировать группы противника, действующие в районе города Оренбурга, и по овладении городом продолжать наступление на Нижне-Озёрную. В Оренбурге выделить в резерв один полк 2-й стрелковой дивизии…»

Дудоладов, приглашая проникнуться впечатлением от услышанного, перевёл взгляд с одного гостя на другого.

— Для быстрого приведения города в порядок, — стал читать далее, — комендантом Оренбурга назначается поручик Васильчиков…

Лукахин, чья житейская основательность вязала воинственное рвение, проговорил с заминкой:

— Спешат… Поболе бы подумали, как город взять.

Дудоладов, держа указательный палец на письме, сказал со спокойствием человека, скрывающего закономерное нетерпение:

— Всё, что они могли обдумать, они обдумали. Остальное возложено на нас! Приказы, которые кажутся скороспешными, — это знак уверенности, что мы сделаем наше решающее дело. — Он убрал письмо в чемоданчик и шагнул к столу. — Судьба оставляет нам пять-шесть дней до удара… Обезвредив верхушку, мы посеем панику у красных и облегчим нашим рывок к Волге.

— Верхушку-то — это правильно, — тут же оживился Лукахин, — надо дочиста перепластать!

Пора было прощаться: в темноте мог задержать патруль и заняться выяснением — куда, откуда идёте? зачем ходили?.. На улице Лукахин сказал Пахомычу:

— С какими командирами он в договоре! То-то хват!

Хорунжий размышлял над тем, что нынешняя война часто сходит за авантюрное, чтобы не сказать — жульническое — предприятие. Но можно ли исключать, что кто в разыгравшемся хаосе к ней соответственно относится, тот и выигрывает? Сарказм отчаяния приносил странное удовлетворение… Нет ли, пошаливала мысль, некоего закона колебаний в том, что зимой белые были отогнаны на сотни вёрст, а теперь они опять совсем рядом? Почему бы маятнику не качнуться дальше?

Пряча устремление к созвучному, Пахомыч принуждённо усмехнулся:

— Как полагаться-то на его план?

Никодиму не хотелось рассуждений на эту тему.

— А я положусь. Всё одно не нами решится. Человек предполагает, а Бог располагает!

Как часто, подумал хорунжий, случалось, когда он мог бы сказать то же самое.

— Так пойдёте с нами на их гнездо? — спросил Лукахин.

— А куда я денусь? — вырвалось у Пахомыча. Он удивился, как беспечно сказал это, а потом понял, что иного ему и не оставалось.

66

К 20 апреля белые взяли Оренбург почти в кольцо. С юга, от Илецка, наступал 1-й казачий корпус. 2-й корпус приближался с востока, двигаясь вдоль железной дороги Орск — Оренбург. В сорока километрах к северу от города сосредоточился 4-й армейский корпус, которому предстояло переправиться через реку Салмыш, взломать оборону красных и западнее Оренбурга перехватить их отступающие части.

Разлившийся Салмыш мчал свои воды не только по главному руслу, но и протоками, непроходимыми вброд, постоянные мосты поблизости отсутствовали. Солдаты сколотили плоты, собрали по деревням лодки, и, несмотря на артиллерийский огонь красных, 2-я стрелковая дивизия переправилась на западный берег. 21 апреля она заняла станицу Сакмарскую и посёлок Майорский менее чем в двадцати километрах от Оренбурга.

В нём на стенах домов, на заборах и столбах появились спешно размноженные воззвания: «Будем стоять насмерть!» Для искушённых горожан это было признаком того, что красная рать вот-вот пустится в дорогу. Автомобили начальников носились по городу, сигналя с каким-то надрывным ожесточением, походка же совслужащих, которые передвигались пешим порядком, сделалась характерно шмыгающей. В этот дрожащий от весеннего возбуждения час организация Дудоладова подразбухла, раскинутые сети принесли даже больше той пятёрки, на которую он рассчитывал.

От Лукахина хорунжий знал: в любой момент может состояться сбор «в надёжном месте», откуда будет нанесён удар по большевицкому штабу. «Я за вами заеду. Ждите меня и чуть свет, и на ночь глядя», — предупредил Никодим.

Пахомыч сказал Мокеевне, что, верно, придётся ему «ещё маленько повоевать». Она молча поглядела жалостно-непротивящимся взглядом и вздохнула, как бы говоря: «Эхе-хе…» Когда он, поработав во дворе, вошёл в комнату, Мокеевна молилась перед иконой и, прежде чем обернуться к нему, утёрла слёзы.

Он устал тревожиться о предстоящем, повторяя про себя: «Хоть бы скорее! скорее…» При этом воцарившееся глубоко внутри чувство кануна было недурно. Представлялся беспорядок отхода красных, мысленно виделись конные сотни белых на марше к городу… Действительность, однако, выказывала норов и гнула своё.

В день, когда 2-я дивизия белых пыталась продолжить наступление, 5-я стрелковая дивизия, оставаясь позади неё, бездействовала и даже не начала ещё переправу через Салмыш.