Донесённое от обиженных

Сладко зевнул и лёг спать, завернувшись в тулуп, раздался могучий храп. Прокл Петрович думал — волнение не даст уснуть. Но тоже провалился в сон как в смерть.

Когда наутро собрались ехать, Байбарин сказал хозяину, что оставляет ему лошадь из запасных и корову. Тот долго не понимал, но и когда как будто бы понял — сохранял насторожённость, предполагая коварство. Щупал бабки у молодой рослой кобылы, осматривал корову, а Прокл Петрович повторял:

— Отгони в лес и там паси, чтобы не отобрали.

Старик в немом напряжении глядел вслед уезжающим.

Когда ближе к полудню расположились на привал, Стёпа высказал с завистью:

— Коня и корову подарить чужому башкирцу!.. Простите меня за слово, но верно говорят — блаженный вы, Петрович!

Байбарин стал горячо говорить о справедливости — разнервничался. Показывал рукой на север, на пологие, а местами крутые холмы — отроги Уральских гор, — показывал на юг, куда уходило широко раскинувшееся поле, поворачивался лицом на восток:

— Всё это раздолье принадлежало башкирам, они — исконные хозяева этого огромного края! Я читал книги путешественников, да и старики вспоминали — какое невероятное было изобилие зверей, птиц, рыб… Роскошные пастбища, леса: оленей, лосей, косуль, кабанов, белок, лисиц — несметно! Все породы диких гусей, уток, куликов плодились тут и там… На лесистых холмах — пропасть тетеревов, в степи в великом множестве — дрофы, стрепеты, кроншнепы. Табуны башкирские ходили — взглядом не окинуть их. А как понаехали государевы чиновники (каждый второй — немец, — отчего и взялось название «Оренбург»), как полез народ с истощённых расейских земель, как стали хватать да гадить! Нынче поверь-ка, что водилась в здешних речках форель? В лесах нет ни оленя, ни кабана, ни медведя, ни диких пчёл, да и сами-то леса посократились изрядно. Сейчас поедем — будет бор. В мою молодость по нему катили целый день. А в прошлом году я был — и часу бором не ехал. И разор дальше идёт! Да притом как поступают с башкирами?

Работник пытался понять, к чему ведёт хозяин.

— Насчёт разора вы верно… Но по-чудному выражаете: вроде сами вы нерусский.

Прокл Петрович махнул рукой:

— Уже слыхал я это! Подумай над стихом — я прочту тебе. Его написал о здешних землях русский человек, в старину ещё написал: «Край вольных пастырей и паств! Прервут твой век благословенный добытчики чужих богатств. Нахлынут жадными толпами, твоё раздолье полюбя, и не узнаешь ты себя под их нечистыми руками! Тук сей земли неистощённой всосут чужие семена, чужие снимут племена их плод, сторицей возвращённый!» — Байбарин с настойчивостью обратился к Стёпе: — Подумай, кто был здесь чужим в старое время? Переселенцы, что имели денежку на взятки чиновникам: россияне из-под Вязьмы, из-под Калуги, Курска, Твери!

Степуган догадался:

— Ага-ага! А вы — казацкого рода. Вы — на особицу.

Байбарин в досаде издал что-то похожее на рык.

— Мои предки — такие же незваные гости здесь! На мне — те же грехи!

Работник аж крякнул: не подозревал в хозяине этой страстишки — «представляться», валять дурака.

15

Спустя два дня беглецы достигли местности, куда уже распространялась власть белых повстанцев. Поздним вечером обоз остановился в большой деревне русских переселенцев. Здесь они должны были быть смирными.

Байбарин попросился на ночлег к хозяину просторного, под железной крышей, дома. Высокий, с какой-то уклончивостью и будто бы апатией в облике поселянин увидел, что перед ним не нищие, и выказал гостеприимство. Его работник-парнишка, поймав выразительный вгляд, распахнул надёжные, навек сколоченные ворота. Хозяин велел пустить байбаринскую скотину в стойло.

Прокл Петрович, тёртый человек, предложил заранее рассчитаться, но поселянин хитро отводил взгляд:

— Чай, нас не гонят. Наедите, напьёте, животина подкормится — утречком и сосчитаемся.

Байбарин вслух, при хозяине, прикинул, какая может быть сумма, и протянул деньги. Мужик с вниманием глянул на царские рубли, но не отступил:

— Как так? Я не понимаю! Ничего этого не нужно, — обеими руками отталкивал руку с деньгами, посмеивался.

В горнице жена уже поставила на стол бутылку самогона, заткнутую капустной кочерыжкой. Хозяин, усаживая Байбариных, зыркнул вопросительно, покосившись на Степугана.

— С нами сядет! — приказал Прокл Петрович.

— Лишь бы как лучше дорогим гостям! — проговорил крестьянин со сладостью, бросил жене: — Щи уже простыли — живо согрей! — и опять улыбнулся Байбарину. — Уж мы знаем, как принять.

Взвизгнул поросёнок — лежал у печи на сермяжной подстилке. Хозяин пояснил: болен-де, отпаиваем овечьим молоком. Велел бабе позаботиться о поросёнке — чугун со щами принёс сам. Батрак тем временем слазил в подпол за студнем, сбегал в курятник за яйцами — жарить глазунью с салом. Варвара Тихоновна посетовала, обратясь к хозяину:

— Не такие уж мы, землячок, прожорливые. И грех ведь — пост!

Он возразил:

— Ничего-ничего, какие теперь посты? В дороге, коли выпало угощение — едят от пуза! — Сам не ел, не пил: помогал освободившейся жене обслуживать путников.