Донецкие повести

Но незнакомец оказался весьма выдержан, не проявлял агрессии, не давил, и она постепенно начала успокаиваться.

– Могу я вас подвезти? – Бальцерович ещё больше приоткрыл дверь машины, из салона которой исходила приятная прохлада кондиционированного воздуха.

– Спасибо, но нам недалеко, мы живем в квартале отсюда.

– Да я знаю, но врываться к вам в дом было бы ещё более неприлично, вот я и рискнул повстречаться с вами здесь. Давайте я вас провожу. Ах да… – Бальцерович открыл багажник и достал пакет с логотипом популярного детского магазина. – Иван Сергеевич просил также этот костюмчик передать, наверняка климат Кавказа будет ребёнку полезен, но там по вечерам может быть прохладно.

Искренность Бальцеровича потихоньку начала растапливать Ритин лёд.

– Вы всё обо мне знаете, а я о вас – ничего. Как вы садик отыскали?

– Совершенно ничего сложного: мальчик носит очки, мне Иван говорил, а детский сад для детей с осложнениями зрения, или как он правильно называется… он совсем рядом. И внешность вашу он тоже мне описал довольно подробно и ярко. Простите, но спутать вас с кем-либо другим просто невозможно, таких женщин больше не бывает, – Бальцерович протянул пакет с детскими вещами. Он знал, что опытные женщины не особо верят в подобные комплименты, но тем не менее они им очень приятны.

Рита, смутившись, приняла-таки подарок, но к машине по-прежнему не приближалась.

– Передайте ему спасибо от нас, не нужно было…

– Передам, конечно. Я ценю вашу воспитанность и следование правилам хорошего тона, но вы всё же присаживайтесь, пожалуйста, уж лучше плохо ехать, чем хорошо идти.

Рита с малышом сели в машину, и расстояние в два квартала было преодолено за считанные минуты.

Бальцерович первым вышел из авто и галантно открыл молодой маме дверь.

– Тут ещё такое дело… Иван просил, чтобы вы устроили ему встречу с Сергеем Николаевичем, – несмотря на шаткость контакта, Бальцерович, будучи хорошим психологом, выложил всё без обиняков и не ошибся.

Уже прошло три года с того времени, как Маргарита, познавшая счастье материнства и горечь одиночества, поменяла в Киеве квартиру и работу, твёрдо дав себе слово забыть всю ту грязь, в которую её втянул Селиванов. Поначалу всё вокруг, что ни возьми, то и дело назойливо напоминало ей о тех событиях. Одежда, в которой она пришла на то злополучное свидание, тротуар, по которому потом брела, даже фасады домов и название улицы, – всё так или иначе будоражило её память, нагоняя тоску. И Рита решилась на кардинальные меры: подала своё резюме в несколько солидных столичных компаний, где имелись вакансии в юридических службах, благо, образование позволяло. Маленький Ваня к тому времени уже подрос, и его можно было отдать в детский сад. Довольно скоро ей назначили собеседование, во время которого Маргарита произвела блестящее впечатление и обаяла строгого интервьюера, получив приглашение занять должность заместителя начальника юридического департамента солидной кондитерской компании. Когда через полгода, после очередного блестяще выигранного ею в хозяйственном суде дела, вернувшего компании около ста тысяч долларов, шеф спросил, как её лучше поощрить, Рита без колебаний попросила о беспроцентном кредите, чтобы улучшить жилье, распоряжение о чём вскоре было подписано.

Безо всякого сожаления Маргарита собрала ещё хорошие, но ставшие ей чужими вещи, включая добротную дублёнку и почти новые французские сапоги, и, подкараулив момент, когда у мусорного бака появилась молодая ещё бомжиха, за которой она иногда наблюдала из окна, быстро спустилась вниз и вручила ей пакет. Женщина, похожая на затравленного зверька, не совсем понимая причину столь неожиданного подарка судьбы, тихо пробормотала слова благодарности и приняла пакет, глядя куда-то в землю. Рита отметила, что эта женщина, появившаяся в их дворе пару месяцев назад, чем-то неуловимым отличается от своих социальных собратьев. Для себя Рита делила их на две категории: тех, кто смирились с бомжеванием как образом жизни и уже не готовы были бороться и что-либо изменить, и тех, кого на мусорку загнала совокупность безжалостных обстоятельств, но которые их не приняли и сохраняли веру и силы, чтобы вырваться отсюда.

– Тебя как зовут? – поинтересовалась Маргарита у незнакомки.

– Нина.

– А почему глаза отводишь?

– Стыдно, – Нина вздохнула и собралась уходить.

– Подожди. Я не буду тебя сейчас ни о чём спрашивать. Если чувствуешь силы побороться за себя, приходи сюда во вторник к восьми пятнадцати.

– И что? – недоверчиво поинтересовалась Нина.

– Поедем устраиваться на работу, пока уборщицей.

– У меня нет ни паспорта, ни прописки. Чтобы получить документы, нужно ехать на последнее место жительства – под Лугань. А вам это всё зачем, решили в благотворительность поиграть или надеетесь, что вам за этот широкий жест доброй воли какие-то ваши грешки спишутся? – теперь Нина смотрела зло и даже с вызовом.

– Заткнись, дура. Мы все под одним небом ходим. Просто когда-то и мне было очень мерзко и хреново, и я тебя понимаю, вот и всё. А речь у тебя, кстати, чистая – училась на кого?