Донецкие повести

Михаил Евгеньевич за многие годы своей карьеры оброс связями и во властных структурах, и в среде тех людей, которые олицетворяли теневой бизнес и криминалитет. Сам он, будучи внешне респектабельным бизнесменом, руководствовался принципами «добрососедских отношений», как принято говорить у дипломатов, и все же слыл человеком жестким, но справедливым. С его участием были улажены многие бизнес-конфликты, особенно в начале девяностых. Михаил Евгеньевич ещё с тех времен считался авторитетным третейским судьёй, особенно в таких делах, где нужно было не только принимать решение по справедливости, но и учитывать тонкости хозяйственной деятельности.

Даже несмотря на сложности в отношениях этнических группировок, Бальцерович умел сохранять если и не самые тёплые, то, во всяком случае, ровные отношения практически со всеми диаспорами. В дальнейшем, когда стройная иерархия авторитетов была разрушена парадом суверенитетов и требовалось создание новых отношений, талант коммерсанта и природная дипломатичность помогли Михаилу Евгеньевичу в кратчайшие сроки выстроить схемы поставок разного ширпотреба и продуктов питания на основе… лишь одной его записной книжки. Однако на самом деле этот бизнес являлся сопутствующим, а свои большие деньги Михаил Евгеньевич делал на участии в схемах поставки топлива в Украину. В этом непростом бизнесе по российскую сторону границы его годами проверенным компаньоном был Шалва Мдивани.

Щедрый грузинский стол, пестрящий овощами, зеленью, приправами, сациви, вином и, конечно же, шашлыком, был накрыт в честь уважаемого гостя из Украины в одном небольшом грузинском заведении на окраине Ростова.

Кафе «Ламара» получило своё название в честь внучки Шалвы Давидовича, в которой он души не чаял. Маленькая девочка, дочь его дочери, посещала это заветное кафе, как правило, один раз в году, в свой день рождения. В этот день заведение превращалось в центр доброты и становилось похожим на цирк: воздушные шары столбиками стояли над стульями, а те, которые маленькие разбойники успели отвязать, парили под потолком. Клоуны, ряженые в яркие парики, в странных пижамах, которые принято считать концертными костюмами, заставляли смеяться до слёз самых маленьких гостей уже одним своим появлением в зале. Аниматоры были невероятно терпеливы и прощали детям уважаемых гостей самые сумасбродные выходки – от перевёрнутого в пылу борьбы за приз торта до разбитого вдребезги аквариума. В этот день хозяйке праздника и её гостям было позволено всё. В остальные 364 дня ни одна посторонняя личность в заведение доступа не имела. Шалва рассматривал кафе не как бизнес, а как офис – место встреч для решения деловых вопросов. Всегда готовые услужить своему хозяину и его гостям повара имели в запасе гору мяса, овощей и достаточное для обильных возлияний большой компании количество прекрасного грузинского вина.

– Этот тост я поднимаю за своего друга, человека, который имеет справедливое сердце, острый ум, широкую душу. За тебя, Миша! – несколько человек, сидевших за столом, поднялись в знак уважения к гостю, подождали, пока он и Мдивани осушат свои бокалы, и только потом выпили вино сами.

После трёх часов тостов, на том этапе, когда застолье благодаря количеству выпитого перешло в фазу анекдотов, Бальцерович и Мдивани уединились обсудить детали предстоящей операции.

– Если честно, Миша, этот Селиванов у меня давно уже в печёнках сидит. Я столько раз говорил: змеёныш он, нельзя ему верить, – Шалва, сидя в кресле, потягивал из бокала красное вино, – он явно крысит. Мне принесли отчёты за полгода. Там несколько миллионов недостаёт. Но скользкий, как рыба-вьюн. В руки берёшь – а она обязательно вывернется и выскользнет. Скользкая потому что. Даже хребет у неё гнётся куда надо, что верёвка. А какая живучая! Я как-то на наживку взял полкило, положил на часок прямо в кульке в холодильник и замотался, забыл. Через неделю достаю, а вьюны – представляешь! – все живы, безо всякой воды, извиваются себе как ни в чём не бывало. И этот такой же: даже если его к стенке припрёшь, всё равно выкрутится – то на кого-то стрелки переведёт и всё спихнёт, то на дно ляжет и затаится, выждет, пока всё развеется… Непотопляемый и живучий, гад. То делает удивление, словно не знает, в чём дело. То притворится, что забыл. И так грамотно умеет дурака включить.

Бальцерович закурил сигару и после недолгой паузы продолжил развивать тему: