Донецкие повести

В камере к нему вдруг пришло резкое успокоение. Во всяком случае, теперь можно было уходить в себя и часами думать о совершенно удивительных вещах. Может, всё оно и к лучшему? Он освободился от ненужного чуждого человека, от которого, как теперь понятно, можно было ожидать всего, что угодно. И хорошо, что это произошло сейчас, а не позже. В конце концов, не он первый, не он последний. И обижаться на судьбу не стоит, иначе она отомстит, — это была его идеология. Он ведь сам не прислушался к своему второму «я».

Но, если честно посмотреть правде в глаза, чем он лучше? Когда изгонял из своей жизни преданную домработницу и любившую его Инну, разве думал он о них, об их чувствах? Поступал так, как было удобнее ему — его польщённому самолюбию, его эгоизму, его плоти. А как он подставил Ваню Черепанова? Нет, можно тешить себя тем, что ничего не знал о коварных планах Селиванова, был тупым орудием в его руках. Отчасти так оно и было. Ему и в страшном сне не приснилось бы то, во что он ввязался. Но правда и в том, что из-за своей жадности, желания удержаться на двух стульях он успокаивал себя всевозможными отговорками, мол, это разные, непересекающиеся бизнесы, и о делах с Селивановым он распространяться не обязан. А ведь знал Семён и хорошо знал обо всех этих войнах. И если шёл с Иваном в дело, обязан был ему обо всём честно сказать либо отказаться. Так что поделом тебе, Портной, поделом. Хорошо бы, чтоб этими страданиями искупление дел его грешных и ограничилось. Он даже помолился своему умному Богу и попросил о прощении.

И вскоре после этого набрал номер Черепанова. Номер был недоступен. Портной попытался запастись терпением. А может, Иван ввёл его в число нежелательных абонентов, чтобы больше никогда не слышать? Сообщение о том, что абонент появился в сети, пришло лишь на следующее утро.

— Иван, я знаю, что тебе неприятно меня слышать, но я должен сообщить тебе очень важную информацию. Это касается нашего дела. Но не по телефону.

В планы Черепанова никак не входило навещать запутавшегося во всём, в чём можно, респектабельного арестанта

Портного. Но надо — значит, надо. Подумав, он всё же купил докторской колбасы, сыра, печенья, батон и кефир.

— Я забыл впопыхах, — к чести Портного, он не стал утомлять Ивана душевными излияниями и разговорами о раскаянии, а сразу перешёл к делу, — у Селиванова был ключ к банковской базе данных. Не всех данных, а некоторых, не особо секретных. Короче, он может отслеживать все твои операции с «золотой» банковской карточкой, которую ты у нас в прошлом году оформил. Где, когда и за что платил. И ещё. У его людей налажены контакты в среде мобильных операторов, позволяющие отслеживать передвижения по номеру мобильника. Он меня так один раз на мелкой брехне поймал. Извини, я сразу и не сообразил, да и забыл. Всё, в общем…

Выходя из СИЗО, Черепанов решил первым делом заехать в банк и взять распечатку движения средств с той злополучной банковской карточки, чтобы понимать, какую информацию имеет перед собой Селиванов. Но главное, он точно помнил: в Москве карточкой не пользовался, билеты выкупал за наличные и телефон на время той однодневной поездки отключил — то ли из экономии, то ли повинуясь какому-то внутреннему чутью. Стало быть, не всё так плохо. Хоть в чём-то да повезло.

* * *

Когда на следующий день конвойный вновь вызвал Портного на свидание, Семён безразлично доставил в специально оборудованную комнату своё тело, а сам он словно находился где-то далеко-далеко — там, где были его детский велосипед с оранжевыми шинами и блестящими хромированными колёсами и улыбающаяся мама, ведущая его за руку.

В комнате для свиданий его неожиданно обняла, прижавшись к нему всем телом, Инна. Она была совсем не накрашена. Инна легко и естественно покрыла нежными поцелуями слегка вспотевшее лицо Портного. Блеск карих глаз освещал её смуглое, слегка похудевшее лицо, густые волосы, собранные сзади в узел, из которого торчали две заколки, похожие на карандаши или палочки в китайском ресторане. И эти самые палочки, которые он так любил всегда выдёргивать, вдруг стали такими родными. Появление Инны не очень богобоязненному Портному показалось небесным посланием от его ангела-хранителя. Может, это и есть начало его прощения?

Инна быстро и ладно расстелила на казенном столе аккуратную льняную скатёрку с вышитыми по краям маками. А через минуту на ней, словно на скатерти-самобранке, появились его любимая окрошка, селёдка под шубой и домашние пирожки с ливером. Семён сам не заметил, как начал всё это уминать. Тем временем Инна быстро заговорила:

— Сёма, ты не спеши, я так, на скорую руку, что успела. Что тебе завтра принести? Блинчики с мясом и сметаной или заливную рыбу, как ты любишь? А может, зразы? Кстати, тебе, наверное, будут нужны деньги — на адвоката или еще зачем, так я с тех карточек ничего не снимала, ты скажи, куда и кому занести…

— Нет, я-таки до сих пор ничего не понял в жизни, мама дорогая… — Портной отвлёкся от такой желанной еды и вытер рукавом лоб, словно грузчик, растопивший котельную в лютый мороз.