Донгар – великий шаман

За спиной у него темным провалом в беспредельную мглу открывался ход в черный чум. Волчий полог был откинут. Ждал. И эта жадно облизывающаяся в предвкушении чернота – страшнее подступающих мертвецов.

Горячая волна окатила Пукы с головы до ног. Шаманы загоняли его в черный чум!

– Нет! Не выйдет! – заорал мальчишка и, отчаянно зажмурившись, кинулся на теснящих его Черных.

Его голова со звоном врезалась во что-то сухое, твердое… и оказавшееся неожиданно легким. Как гнилое дерево, подшибленный мертвый шаман рухнул навзничь, задрав к небесам скрюченные руки. Истошно вереща от ужаса, Пукы пробежал прямо по мертвецу – под ногами у него сухо захрустело, будто яичная скорлупа. Сухие пальцы попытались ухватить его за щиколотку – Пукы вслепую брыкнул ногой и рванул к спасительному лесу, как заклинание бормоча:

– Мертвец не может уйти из своего пауля. Мертвец не может…

– Г-грамотный к-какой! – пробормотал голос у него в голове. – Еще и вправду с-сбежишь!

И тут Пукы почувствовал, что в его теле находится кто-то еще! Некто выпрямился внутри Пукы, заполняя его собой. Просунул свои ноги в его, как в торбоза, просунул свои руки в его, как в рукава парки. Пукы ощущал себя так, будто его тело вовсе не тело, а всего лишь натянутая кем-то одежда. И этот кто-то совсем не собирался бежать! Пукы встал как вкопанный – ни руки, ни ноги больше не повиновались ему.

Сзади послышались приближающиеся шаги. Руки мертвых шаманов ухватили Пукы.

– Что бы в-вы, ш-шаманы, без меня д-делали, – с упреком сказал голос, и Пукы почувствовал, как чужак внутри него снова сворачивается, оставляя мальчишку свободным – но в руках мертвецов.

Пукы заорал, рванулся изо всех сил. Мертвые пальцы держали надежнее стали. Мерно шагая, Черные направились к чуму, волоча извивающегося и не перестающего орать мальчишку.

Черная тень от входа упала Пукы на лицо. Сорвавший голос парень затих. Мертвецы втащили его в чум. Перед глазами у Пукы все закружилось. На мгновение как в хороводе промелькнули стены, увешанные шаманскими плащами, шапками и масками, жертвенными платками-арсынами, мешочками и деревянными мисками для приношений.

А потом он увидел идола. На самом почетном месте, напротив двери, висела вывязанная из пяти разноцветных лент кукла. Ленты выцвели, почти потеряв краски. Идол глядел в никуда гладкой тряпичной физиономией, но Пукы был уверен – видит! Смотрит на него, не отрывая глаз, которых у него нет!

Тихий вкрадчивый голос ветерком скользнул в уши:

– Олу бээрге, Ог-ле ээлээр, Оскус ээрен, Чан-гыс ээрен… Идол сирота, идол одинокий, он будет хозяином юрты, когда я уйду, будет владыкой шалаша… – и твердо закончил: – Он будет ждать!

Сорванный голос вдруг вернулся к мальчишке, и Пукы заорал с удвоенной силой. Ээрен-сирота – главный шаманский идол, дарующий силу и вдохновение и остающийся у потухшего очага мертвого шамана – в ожидании возвращения! Вопль Пукы отразился от берестяных стен. Прислоненный к центральному столбу громадный шаманский бубен недовольно заворчал.

Шаманы дружно качнули Пукы – вперед-назад…

Пукы забился так, что тело выгнулось дугой.

Шаманы качнули снова…

Пукы рванулся. Ноги отчаянно задергались, словно в припадке, он мотал головой, чувствуя, как изо рта начинает идти пена…

Шаманы качнули его еще раз…

Мир вокруг подернулся серой пеленой… Безглазая физиономия ээрена-сироты на миг зависла над ним…

Пукы с плеском погрузился в воды Великой реки – спокойно струящиеся и бурные, покрытые льдом и вырывающиеся из-под него…

Свиток 15 О том, что быть съеденным – слабое удовольствие, даже в потустороннем мире

По берегам Реки клубился густой серый туман.

Он судорожно рванулся на поверхность сквозь толщу густой, как тюлений жир, темной воды. Всплыл и, отчаянно молотя руками и ногами, попытался пробиться к туманному берегу. Но течение мягко и уверенно, как огромная рука, повернуло перепуганного мальчишку и поволокло вперед, не обращая внимания на барахтанье.

Пукы скользил сквозь темные воды, и странные, незнакомые картины мелькали перед его глазами. Залы, изукрашенные столь богато, что Пукы был уверен – такой роскоши и не бывает в мире людей, неоткуда ей взяться… Огромный молот, мерно ударяющий по раскаленной полосе клинка. На него дохнул жар Огня – страшного, запретного Рыжего, но почему-то перевитого с Голубым. Сквозь это двухцветное сияние проступило гордое, надменное лицо незнакомого юноши…

Жар сменился прохладой и пустотой ледяных коридоров, и на него в упор ненавидяще уставилась девочка с волосами голубыми, как Дневные небеса…

Невиданно высокие сосны поднимались стеной, и страшным звериным смрадом дохнула на Пукы медвежья пасть, вырастающая на месте добродушной, плоской, как бубен, физиономии парня не старше самого Пукы…

Снова Огонь – Голубой, Рыжий, Голубой… Кровь, бегущие люди, сверкающие ледяные башни, оплывающие, словно топленый жир, трубят гигантские Вэс, звон скрещивающихся клинков, и все перекрывает мерный грохот шаманского бубна…