– Две плошки жира! – немедленно поднял расценки Самсай, поглядывая то на Пукы, то на девочку. – А то работаем мы, а слава, как всегда, достается шаману! Я еще скромно требую! С этими чэк-наями, мэнквами, Вэсами и прочими стало совершенно невозможно кулей в узде держать! Сами знаете – где беда, там и болезни! Для них же человеческие беды – первое лакомство, ну прям как… – Самсай замолк, подыскивая сравнение, – как кровь молодого Черного! – Повелитель болезней покосился на Пукы и невольно облизнулся. Ясно было, что и для него отданная при посвящении шаманская кровь – немалое лакомство. – Как запах здешних несчастий вниз просочился, так кули взбесились просто – на поверхность рвутся! Сами хоть и духи, а никакой духовности, только бы жрать! А тут людьми от пуза насосутся – и собственный повелитель им уже не указ!
– Не набивай себе цену, Самсайка! – рявкнул Хонт. – Я, может, тоже от плошечки свеженького мясца не отказался бы, но как вежливый и хорошо воспитанный дух молчу – жду, пока предложат! – и он укоризненно покосился на Пукы – дескать, все не предлагают и не предлагают!
– Теперь у нас ч-черный шаман есть, – примирительно сказал Кэлэни. – Теперь п-полегче станет. А может – и вообще обойдется, – тихо-тихо, кажется, для себя одного шепнул он. На постоянно меняющейся физиономии духа-заики застыло выражение усталого довольства. И что-то вроде спокойной, уверенной надежды. Как у долго ждавшего, долго трудившегося ради одной цели, уже почти изверившегося – и вдруг, когда сил совсем не осталось, увидевшего, как самое важное для него дело сдвинулось с места и уверенно пошло к исполнению!
– И с кулями твоими, Самсай, как-нибудь совладаем! – твердо пообещал Кэлэни. – Сам понимаешь, нельзя им наверх подниматься!
Ошалелый Пукы также устало покивал головой – конечно, нельзя! Кули – они похуже мэнквов с эрыгами. От тех хоть отбиться можно, за стенами отсидеться, а что кулям стены? Не спрячешься. И справиться тоже тяжко – пока одного из девчонки выволок, уже еле живой. Не-е, и без болезней муторно, а уж с ними вовсе конец Югрской земле выйдет. Одно лишь его удивляло: он-то всегда думал, Самсай-ойка только тем и занят, что лихоманки, немочи и трясучки в Среднюю землю отправляет, людям на погибель. А он, вона – гнать куля кинулся, да и сейчас только и думает, как их наверх не пустить. Да за такую помощь и двух бочек жира не жалко. Или врет на самом деле нижний дух, морочит, с правильного пути, указанного Храмом, сбивает? А сам только и ждет, чтоб через Пукы всех своих кулей наружу вывести да на людей натравить? Но вот же она, Нямка, живая-здоровая, выгнал из нее куля Самсай, дрался с тем кулем честно – или Пукы не видел? Чему верить – что Храм говорит или что своими глазами видел? В Храме жрицы – умные, образованные. А он кто – мальчишка из тундры. Дикий совсем. Как его этот скуластый прозвал – «стойбищный». Что стоит древнему духу его, дурака, надуть? Мальчишка вцепился обеими руками в волосы – голова шла кругом, казалось, даже земля под ним качается.
– Что это? – вдруг пронзительно закричала Нямь. – Пукы, что это? – Девчонка отчаянно вцепилась в борта саней, чтоб не вылететь.
Сани под ней раскачивались, словно лодка. Ходили ходуном, норовя выкинуть визжащую девочку. Пукы завертелся на месте, испуганно озираясь. Почва под ногами действительно качалась. Да что там качалась – шла волнами! Слежавшийся снеговой покров осыпался кусками, обнажая прячущуюся под ним черную мерзлую землю. Сани обоза вертело и подбрасывало, они с грохотом сталкивались бортами, норовя пробить друг в друге дыру. Оказавшиеся на санях люди отчаянно хватались за что попало. Одни сани с грохотом перевернулись вверх тормашками, задрав к темным небесам полозья и вывалив седоков. Рядом послышался треск. Бревна деревянного домика стражников поползли в разные стороны. Из распахнутых дверей кубарем выкатились воины. Едва успели отскочить в сторону, как крыша завалилась внутрь, и здание осыпалось грудой бревен. Вздуваясь и опадая, земляные волны докатились до ледяной стены крепости. Послышался треск лопающегося льда, и гладкую поверхность расчертили длинные трещины. Сторожевая башенка над воротами зашаталась, как пьяная. Стена пошла рябью, словно была сделана не из прочнейшего льда, а из воды. Один из стенных луков с величавой медлительностью перекатился через край. Перевернулся в воздухе и рухнул во двор, едва не пришибив стражников. Сорвавшись с тетивы, громадная стрела до половины вонзилась в мерзлую землю посреди крепостного двора. Из-под земли послышался тонкий пронзительный свист, как если бы земля была проколотым бурдюком из тюленьей кожи, до отказа накачанным горячим дымом. Пукы даже показалось, что он и вправду видит дым – легкий, желтоватый, тонкими полосками сочащийся из-под воткнувшейся в землю громадной стрелы и тающий в морозном воздухе без следа.