Доникейское христианство (100 — 325 г. по P. Χ.)

Но таким Рим был только на поверхности. Внутреннее не соответствовало внешнему. Даже при Антонинах большинство населения стонало под игом рабства или нищеты; гладиаторские бои сделали народ безжалостным; на границах империи велись жестокие войны; самые добродетельные и мирные подданные — христиане — не имели прав и в любой момент могли быть брошены диким зверям только по причине их веры. Век полного расцвета греко–римского владычества был также началом его упадка. За впечатляющим фасадом скрывалась неизлечимая моральная гниль и невыразимая порочность. Колоссальные архитектурные постройки обязаны своим существованием кровавому поту бесчисленных рабов, к которым относились не лучше, чем к вьючным животным; только над амфитеатром Флавия трудилось двенадцать тысяч иудеев–военнопленных, а построен он был для удовлетворения варварских вкусов народа, любившего смотреть на бойню диких животных и людей, сотворенных по образу Божьему.

Приток богатств из завоеванных стран привел к самой экстравагантной роскоши. Так, для одного пира привезли павлинов с Самоса, щук из Пессина, устриц из Тарента, финики из Египта, орехи из Испании — различные блюда из разных частей света, а для их принятия использовали рвотное, чтобы стимулировать аппетит и облегчить желудок. «Они едят, — говорит Сенека, — а потом исторгают пищу; исторгнув пищу, они снова едят». Апиций, живший в правление Тиберия, растворял жемчужины в вине, которое пил, растратил громадное состояние на пиры, а потом покончил с собой [600]. Он нашел подражателей в лице императоров Вителлия и Элагабала. Особый род слуг–косметологов заботились об одежде, разглаживании морщин, закреплении фальшивых зубов, подкрашивании бровей богатых патрициев. Рука об руку с роскошью шли чувственные пороки, естественные и противоестественные, которые не хочется называть из приличия. Безнадежное положение бедных вопиюще контрастировало с невероятным богатством; опустошенные провинции — с пирующими городами.

Громадные налоги обременяли народ, нищета усугублялась из–за войн, эпидемий и голода. Правящие семейства, занимающие высокое положение, были ослаблены, они не получали поддержки и пополнения от тех, кто был ниже их по положению. Свободные граждане утратили физические и моральные силы, превратились в инертную массу. Третьим классом было большое количество рабов, выполнявших механическую работу разного рода, в том числе возделывавших землю, и в моменты опасности готовых присоединиться к врагам империи. Собственно средний класс, работающие горожане, единственная прочная основа здорового общества, не могли существовать в условиях рабства, которое принижало свободный труд. Армия, состоявшая в основном из самых простых людей и варваров, была силой нации, и постепенно управление приобрело характер военной деспотии. Патриотические добродетели и вера в общественное взаимодействие исчезли. Повсюду преобладали самая низменная жадность, подозрительность и зависть, ростовщичество и подкупы, высокомерие и раболепство.

Деморализация народа происходила систематически, она шла от верхов к низам. Действительно, в Древнем Риме были и достойные императоры, энергичные и справедливые. Среди них выделяются Траян, Антонин Пий и Марк Аврелий. Все чтят их память. Но лучшее, что они могли сделать, — это приостановить процесс морального разложения и еще какое–то время скрывать язвы общества. Исцелить же их было невозможно. Большинство императоров были грубыми военными деспотами, некоторые — настоящими злобными чудовищами. Вряд ли в мировой истории есть период, когда трон осквернялся столькими отвратительными пороками, как во времена от Тиберия до Домициана и от Коммода до Галерия. «Императорские хроники, — говорит Гиббон, — дают нам впечатляющую и разнообразную картину человеческой природы, которую вряд ли можно найти в эклектичных и переменчивых характерах современной истории. Порок и добродетель проявляются в поведении этих монархов в высшей степени — самое превосходнейшее совершенство и самое презренное вырождение рода человеческого» [601]. «Вероятно, никогда, — утверждает каноник Фаррар, — ни в каком веке и месте не существовало худшей скверны, которая проявлялась бы с самым бесстыдным нахальством, чем в городе Риме в правление кесарей» [602]. И действительно, в сравнение не идет ничто, за исключением, пожалуй, печально известного периода папской порнократии и правления Александра Борджия, которые длились недолго и вызвали отвращение и возмущение всей церкви.