Доникейское христианство (100 — 325 г. по P. .)

Не должны мы забывать и о примерах супружеской верности и счастья, которые мы встречаем на многочисленных римских эпитафиях [677]. Но сексуальная безнравственность, вероятно, достигла в имперском Риме своего предела, она была намного худшей, чем в самые печальные периоды Средневековья, чем в Англии при Карле II или во Франции при Людовиках XIV и XV. Нет сомнений и в том, что, как говорит Леки (II. 326), «пугающие эксцессы противоестественной страсти, равных которым не найти даже при самых развращенных современных дворах, постоянно открыто практиковались на Палатинском холме». Римские мужчины, по свидетельству Цицерона, никогда не хранили девственности до свадьбы. Даже Эпиктет, строжайший среди стоиков–моралистов, говорил только об умеренности, а не о полном воздержании в том, что касается этого порока. Лампридий рассказывает, что Александр Север, который в прочих отношениях принимал законы против пороков, дарил неженатым губернаторам провинций наложниц, потому что «они не могли существовать без оных» (quod sine concubinis esse non possent).

Когда зло распространилось, стали предлагаться различные запоздалые средства борьбы с ним, но они оказались неэффективными, пока дух христианства не начал управлять общественным мнением и не улучшил римское законодательство, которое, тем не менее, долгое время продолжало колебаться между языческими обычаями и пожеланиями церкви.

Другим радикальным злом языческой семейной жизни, с которым церкви пришлось столкнуться по всей территории Римской империи, была абсолютная тираническая власть родителей над детьми, вплоть до распоряжения их жизнью и смертью, вследствие чего взрослый сын римских граждан оказывался в том же положении, что движимое имущество и рабы, «которых капризный хозяин может прогнать или уничтожить, не отвечая за это перед земным судом».

С этим был связан противоестественный и чудовищный обычай выгонять из дома бедных, больных и увечных детей, обрекая их на жестокую смерть или, во многих случаях, на жизнь в рабстве и позоре; этот обычай в интересах общества открыто одобряли даже Платон, Аристотель и Сенека! «Уродливое потомство, — говорит великий философ–стоик, — мы уничтожаем; детей, которые рождаются слабыми и увечными, мы топим. Не из гнева, но из разумных соображений мы отделяем таким образом бесполезных от здоровых». «Отказ от детей, — еще раз процитируем Гиббона, — был преобладающим и упорно сохранявшимся пороком древности; иногда подобное предписывалось, нередко допускалось и почти всегда безнаказанно практиковалось даже среди народов, никогда не поддерживавших римское представление о родительской власти, и драматические поэты, взывающие к человеческим сердцам, с безразличием писали об этом популярном обычае, который оправдывался как проявление здравого смысла и сострадания… Римская империя была запятнана кровью младенцев, пока подобные убийства не были включены Валентинианом и его сторонниками в букву и дух корнилийского закона. Чтобы искоренить такую бесчеловечную практику, уроков правосудия и христианства было недостаточно, и тогда их мягкое влияние стало подкрепляться угрозой смертной казни» [678].

§99. Христианская семья

Такой была жизнь семьи в древнем мире, когда христианство с его учением о святости брака, с его требованием целомудрия, с его возведением женщины из почти рабского положения к положению морального достоинства и равенства с мужчиной начало незаметно преображать общество, обеспечив неисчислимые благословения для нерожденных еще поколений. Оно заложило основы упорядоченной семейной жизни. Оно обратило внимание людей от внешнего мира к внутренней сфере привязанности, от всепоглощающей политики и государственной жизни к святости дома; оно поощряло развитие тех самых добродетелей частной жизни, без которых не могут существовать подлинные общественные добродетели. Но так как зло, с которым здесь предстояло бороться, особенно униженное положение женщины и недостаток целомудрия, так глубоко укоренилось и так тесно было переплетено со всей жизнью старого мира, облагораживание семьи, равно как и упразднение рабства, неизбежно было очень медленным процессом. Поэтому нам не стоит удивляться тому, как высоко ранняя церковь ценила безбрачие. В глазах многих ее членов оно было единственным радикальным способом избежать нечистой и несчастной семейной жизни, каковой она обычно была среди язычников. Но хотя отцы церкви чаще и с большим энтузиазмом славят девственность, чем брак, их взгляды на этот предмет показывают неизмеримое превосходство их моральных стандартов над моральными стандартами величайших мудрецов и законодателей Греции и Рима.