Доникейское христианство (100 — 325 г. по Р. Χ.)

Самый любимый символ — это, вероятно, рыба. Он имеет двойное значение, указывая на Искупителя и искупленного. Соответствующее греческое слово ichthys — емкая анаграмма, содержащая инициалы слов: «Иисус Христос, Божий Сын, Спаситель»[536]. На некоторых изображениях таинственная рыба плавает в воде, а на ее спине блюдо с хлебом и чаша вина, с явной аллюзией на вечерю Господню. В то же время рыба символизировала душу, уловленную в сеть великого Ловца человеков и Его слуг (со ссылкой на Мф. 4:19, см. также Мф. 13:47). Тертуллиан связывает этот символ с водой крещения, говоря:[537] «Мы — маленькие рыбки (pisciculi), рожденные нашей Рыбой (secundum ΊΧΘΤΝ nostrum), Иисусом Христом, в воде, и можем жить, только продолжая оставаться в воде» — то есть оставаясь верными нашему завету крещения и сохраняя полученную благодать. Благочестивое воображение превратило рыбу в символ всего таинства христианского спасения. Анаграмматическое или иероглифическое использование греческого Ichthys и латинского Piscis–Christus было распространено в Disciplina Arcani и свидетельствовало о вере древней церкви в личность Христа как Сына Божьего и в Его служение как Спасителя мира. Символ этот, должно быть, возник в середине II века, возможно, в Александрии, где и ортодоксальные христиане, и еретики–гностики очень любили мистический символизм[538]. Он упоминается как привычный у Климента Александрийского, Оригена и Тертуллиана, а также встречается в древних римских катакомбах на могильных камнях, кольцах, светильниках, вазах и настенных рисунках[539].

Символ рыбы перестал использоваться к середине IV века (после этого времени он только иногда встречается как напоминание о древних временах).

До эпохи Константина мы не находим никаких следов изображений Христа в прямом смысле слова, разве что у гностиков–карпократиан[540] и у языческого императора Александра Севера, который превратил свою домашнюю часовню в нечто вроде синкретистского пантеона с представителями всех религий[541]. Упомянутое выше представление о непривлекательной внешности Иисуса, полное молчание евангелистов в отношении этой темы и ветхозаветный запрет на изображения удерживали церковь от изготовления портретов или статуй Христа, пока в никейскую эпоху не произошли большие изменения, хотя и не без энергичного и долгого противодействия. Евсевий предлагает нам на основании собственных наблюдений древнейший рассказ о статуе Христа, которая, как он говорит, была воздвигнута женщиной, страдавшей от кровотечения, вместе с ее собственной статуей в воспоминание о ее исцелении, произошедшем до того, как она поселилась в Кесарии Филипповой (Панее)[542]. Но тот же историк, в послании к императрице Констанции (сестре Константина и вдове Лициния), решительно протестовал против изображения Христа, Который оставил Свой земной облик раба и Чья небесная слава превосходит всяческое воображение и художественные таланты человека[543].

§81. Изображения Девы Марии

De Rossi: Imagines selectae Deiparae Virginis (Rome 1863); Marriott: Catacombs (Lond. 1870, pp. 1–63); Martigny: Dict, sub «Vierge»; Kraus: Die christl. Kunst (Leipz. 1873, p. 105); Northcote and Brownlow: Roma Sotter. (2^nd ed. Lond. 1879, pt. II, p. 133 sqq.); Withrow: Catacombs (Ν. Y. 1874, p. 305 sqq.); Schultze: Die Marienbilder der altchtistl. Kunst, Die Katacomben (Leipz. 1882, p. 150 sqq.); Von Lehner: Die Marienverehrung in den 3 ersten Jahrh. (Stuttgart 1881, p. 282 sqq.).

Раньше предполагалось, что изображений Девы не существовало до Ефесского собора (431), который осудил Нестория и санкционировал theotokos, тем самым утвердив культ Марии и поспособствовав его развитию. Но сейчас найдено несколько изображений, с большой степенью вероятности относящихся к III, если не ко II веку. В настоящее время учеными было обнаружено почти пятьдесят изображений Марии, относящихся к первым пяти векам истории церкви, и на большинстве из них она представлена с Младенцем Спасителем.