Доникейское христианство (100 — 325 г. по Р. Χ.)

Мы подошли к последней, лучше всего организованной, самой последовательной, упорной и опасной разновидности гностицизма, с которой христианству пришлось долго вести борьбу. Манихейство было не просто школой, как более древние виды гностицизма, но соперничавшей с христианством религией и церковью. В этом отношении оно напоминало ислам, который позже стал сильным соперником христианства; обе религии претендовали на божественное откровение, обе сочетали псевдохристианские элементы с языческими, но исходили они из совершенно разных предпосылок: манихейство было антииудейским и дуалистическим, магометанство — псевдоиудейским, отличалось суровым и фанатичным монотеизмом.

Сначала внешняя история.

Происхождение манихейства теряется в недрах туманной и запутанной традиции. Его основателем считается Мани[962], персидский философ, астроном и художник[963], живший в III веке (215 — 277); он обратился в христианство или, точнее, ввел некоторые христианские элементы в зороастрийскую религию, а потом произвел интеллектуальную и моральную революцию среди своих соотечественников. Судя по арабским мусульманским источникам, он был сыном Фатака (Πάτεκιος), знатным персом из Хамадана (Екбатаны), эмигрировавшим в Ктесифон в Вавилоне. Здесь он получил всестороннее образование. Изначально он принадлежал к иудействующей гностической секте мандеев или елкесаитов (могтазилах, то есть крестильников); но в девятнадцатый год жизни, а потом снова — в двадцать четвертый (238) ему было послано божественное откровение новой религии. На тридцатом году жизни он начал проповедовать свой синкретический символ веры, совершал долгие путешествия и посылал в странствия учеников. Он объявил себя последним и величайшим пророком Бога, Параклетом, Которого обещал прислать Христос (как сделал Мухаммед шестьсот лет спустя). Его «Epistola Fundamenti», в которых он изложил основы своего учения, начинались словами: «Мани, апостол Иисуса Христа, провидением Бога Отца. Вот слова спасения из вечного и живого источника». Он написал много книг на персидском и сирийском языках, а также с использованием изобретенного им самим алфавита, но они до нас не дошли[964].

Сначала Мани пользовался благосклонностью при дворе персидского царя Шапура I (Сапура), но его возненавидела каста магов–жрецов. Он бежал в Восточную Индию и Китай, познакомился с буддизмом. И имя Будды действительно присутствует в легендарной истории манихейской системы. Его спор с Архелаем в Месопотамии — вымысел, как споры Симона Волхва с Петром у Псевдо–Климента, но вымысел, основанный на более точном историческом материале и созданный автором, придерживавшимся ортодоксальной точки зрения[965].

В 270 г. Мани вернулся в Персию и приобрел много последователей с помощью символических (художественных) иллюстраций к своему учению, которые, по его словам, были явлены ему Богом в откровении. Но маги выступили против него, обвинили в извращении древней религии и распяли (или заживо содрали кожу) по приказу царя Бехрама I (Верана) около 277 г.; кожа его была высушена и повешена для устрашения на воротах города Джондишапура (или Гундешапура), которые с тех пор стали называть «воротами Мани»[966]. Царь жестоко преследовал его приверженцев.

Вскоре после ужасной смерти Мани его секта распространилась в Туркестане, Месопотамии, Северной Африке, на Сицилии, в Италии и Испании. Продвигаясь на запад, она приобретала более христианский характер, особенно в Северной Африке. В Римской империи ее повсюду подвергали гонениям, сначала Диоклетиан (287 г. по P. X.), потом — императоры–христиане. Однако она процветала вплоть до VI века и даже позже. Гонения против ереси всегда способствуют ее развитию, если еретиков не уничтожают совсем.

Загадочность учения, компактная организация, кажущееся решение ужасной проблемы зла и аскетическая святость были основными причинами привлекательности секты. Даже такой человек глубокого и благородного духа, как святой Августин, в течение девяти лет был «слушателем» в этой секте, пока не пришел в католическую церковь. Он искал там более глубокую философию религии и познакомился с одаренным и красноречивым Фаустом из Нумидии, но разочаровался в нем как в поверхностном шарлатане. Другого манихея по имени Феликс ему удалось обратить в католическую веру после публичного спора с ним в Гиппоне, продолжавшегося два дня. Связь с манихейством помогла Августину опровергать это заблуждение в своих полемических произведениях, а также развить учение о знании и вере, разуме и откровении, свободе воли, происхождении зла и его соотношении с Божьим правлением. Здесь снова заблуждение способствовало распространению истины.