Донкихоты Вселенной

- Помощь не просто нужна, а крайне нужна. Я же вам говорила, что Пи только все спутал, потому что обрывки звездолетной радиограммы допускали любые варианты, на которые Пи мастер.

- И как же теперь? - пристально глядя на девушку, спросила Елена Михайловна.

- Не знаю... Ничего не знаю! - воскликнула Надя.

Глава третья

ЛЮБОВЬ И ДОЛГ

Мечтай о счастье и любви ты,

Но помни:

Корень Жизни - ДОЛГ!

Легендарный марсианский поэт

Тони Фаэ.

Казалось, два великана и мальчик между ними идут от Дворца науки по усыпанной золотым песком дорожке мимо нарядных цветников и фонтанов.

При дуновении ароматного ветра мелкие брызги от водяных струй бодрящей лаской касались лиц звездолетчиков.

Сначала они шли молча. Наконец Бережной сказал:

- Ну, ребятки, кажется, все ясно.

- Ясновидцы не требуются, - отозвался Никита Вязов.

- А ты как, парень? - обратился командир к американскому звездонавту.

- Я хочу сказать одни поэтические слова, которые направлены сейчас всем нам.

- Какие такие поэтические слова? - нахмурился Бережной. - До них ли сейчас?

- Поэзия - звонкий рупор чувств. Чувства руководят действиями.

- Что за стихи? Твои, что ли?

- Не мои. Их еще в двадцатом веке приписывали гипотетическому поэту марсиан Тони Фаэ. Я хорошо вспоминаю их.

Бережной усмехнулся:

- Валяй, вспоминай!

И Генри Гри высоким певучим голосом процитировал:

И ветвью счастья,

И цветком любви

Украшен

Древа Жизни ствол.

Но корни!

Мечтай о счастье и любви ты,

Но помни:

Корень Жизни - Долг!

- Гарно кто-то выдумал за марсианина. Мне на Марсе марсиан найти так и не довелось. Но когда-то они, должно быть, там все-таки жили. За космическими археологами теперь черед. Но в нашем деле они не подмога, хотя Генри ко времени стихи эти вспомнил. Долг у нас один. Не знаю, как тебе, Генри, но Никите нашему горько придется. Хочешь, Никита, я с тобой к матери твоей пойду?

Генри Гри неожиданно возразил:

- Нет, Бережной, если можно, отпусти Никиту и останься со мной. Поговорим об очень важном до следующего рейса взлетолета.

Бережной удивленно посмотрел на хрупкого американца.

- Чудно, парень! Ну, ладно! У каждого своя боль. Ты, Никита, лети пока один. В случае чего вызывай меня по браслету личной связи. А мы тут с Генри потолкуем о чем-то важном или о сомнениях каких?

- Сомнений нет, Бережной. А потому, прежде чем Никите улететь, дадим общую нерушимую клятву о том, что Долг для нас дороже жизни.

- Добре! Это ты славно, хлопец, сообразил. Давайте, други, руки.

Перед затейливой бронзовой калиткой выхода из городка Науки звездолетчики остановились, и прохожие могли видеть, как они соединили левые руки в пожатии и, подняв правые, как в салюте, замерли на мгновение.

- Клянусь! - выждав мгновение, первым произнес Бережной. - Клянусь выполнить свой долг!

- Клянусь! - пробасил за ним Вязов.

- Клянусь Жизнью! - многозначительно произнес американец.

Бережной пристально посмотрел на него, потом обратился к Вязову:

- Ну, Никита. Береги мать. Слова поосторожней выбирай. Про войны припомни.

- Это она сама вспомнит, - отозвался Никита, направляясь к приземлявшемуся за пассажирами взлетолету.

- А мы с тобой куда двинем о нашем Долге беседовать? - спросил Бережной.

- Не о нашем. О моем, - загадочно произнес Генри Гри.

Бережной покачал головой:

- Тогда давай спустимся на берег Москвы-реки. У вас там в Америке всяких чудес полно, но такой подмосковной красоты не сыскать.

- Это надо в Канаду. Там места, на Россию похожие, встречаться могут.

По крутой тропинке спускались они к воде, ни словом не упомянув, что расстаются с Землей своего времени навсегда.

Никита, всегда спокойный, чувствовал биение сердца, когда подходил к подъезду, откуда мать обычно провожала его взглядом. Как сказать ей, что он уйдет совсем?..

Легко взбежав по ступеням, Никита открыл незапертую, как всегда, дверь и застыл от неожиданности.

В большой комнате перед видеоэкраном сидели Елена Михайловна и... Надя.

Этого он никак не ожидал, рассчитывая лететь к ней в Абрамцево.

Они обе поднялись при его появлении. Елена Михайловна с горечью смотрела на сына, а Надя в пол, не решаясь поднять глаза.

- Слышали? - спросил Никита, кивнув на экран.

- Все знаем, все, - перехваченным голосом ответила Елена Михайловна. Надя тут мне разъяснила.

- Что разъяснила?

- Про масштаб времени, которое для тебя сожмется, как она мне показала на наших старых часах. Мы с ней как бы на конце стрелки останемся, а ты в самый центр вращения улетишь, где время твое не дугой, как у нас отметится, а точкой.

- Хочешь сказать, остановится?

- Да. У тебя, а не у нас, - теряя голос, едва слышно прошептала Елена Михайловна и бросилась сыну на грудь, содрогаясь в беззвучных рыданиях.

Он растерянно гладил ее худые плечи и спину.

- А у папы время уже стоит, - робко подала голос Надя, не решаясь посмотреть на мать с сыном.

Ей никто не ответил. Наде почудилось, что время действительно остановилось для них для всех. Но куранты старинных часов вдруг начали бить звонко и долго. Должно быть, уже наступил вечер, хотя на улице еще светло.

Наконец мать отпрянула от сына и, вытирая слезы дрожащими пальцами, спросила через силу спокойным тоном: