Донос мертвеца

Певица вышла в сени, выбрала самый большой тулуп, большую лохматую шапку, надела валенки и вышла во двор. Потом через калитку выбралась наружу и решительно зашагала при бледном лунном свете по дороге на Замежье. Примерно через версту она свернула в заросли и, проваливаясь в снег едва ли не до бедер, стала пробираться через лес. Идти оказалось неожиданно трудно — тут мало было просто передвигать ногами. Ради каждого шага требовалось пробить в слежавшемся насте небольшую расселину, протиснуть ногу в нее, подтянуть, придерживая валенок, оставшуюся позади ногу, и точно так же пробить ее вперед. В результате за два часа постоянных стараний певица смогла преодолеть от силы полверсты, взмокла, устала, как кузнец-молотобоец и уже просто не стояла на ногах. Кое-как ей удалось добраться до высокой раскидистой ели, забраться под нижние, лежащие на снегу лапы и там, в естественной пещерке, она завернулась в тулуп и крепко заснула.

Проснулась Инга только к середине следующего дня. Она долго лежала, хлопая глазами и не в силах понять, где очутилась, потом выбралась из-под ели, огляделась. Вокруг стоял девственный заснеженный лес — огромные вековые ели, сосны, несколько неведомо как затесавшихся в середину глухого бора березок. Куда идти — незнамо, где находится — неведомо, что делать — непонятно. Девушка уселась в снег и бессильно, без слез, завыла.

— Сидиш-ш-шь — зашелестел покатившийся по насту снег. — Не спишь-ш-ш-шь…

Она ощутила легкий, упругий толчок в грудь, тут же поднялась и начала упрямо пробиваться дальше вперед. Через полчаса, когда стало совсем уж жарко, Инга принялась прихватывать горстями снег и запихивать его в рот. Дожидаясь, когда он растает, она глотала талую воду, зачерпывала снег снова и опять растапливала. Утолив жажду, девушка повернула к одной из встречных березок, уверенно разрыла сугроб, сдернула с кочки два высоких, с коричневыми шляпками, подосиновика, тоже засунула в рот. На языке сразу возник подзабытый летний грибной вкус, запахло прелыми травами и мягким мшаником — но сейчас ей было не до сладких воспоминаний. Слегка утолив голод, она опять двинулась вперед, шаг за шагом приближаясь к неведомой цели, и только далеко за полночь позволила себе снова заснуть в снежной норе.

Дорогу на Замежье отделяло от Оредежа всего десять верст, которые по закопанному в снег лесу Инге пришлось преодолевать целых четыре дня. Она ела мороженые грибы, закусывала их снегом, ни разу не задумавшись, не задав себе вопроса: откуда она знает, где растет тот или иной гриб, куда нужно двигаться, и зачем вообще она затеяла свой тяжелый марш-бросок? Единственную эмоцию она ощутила только тогда, когда наконец-то выбралась на лед реки. Постоянно выметаемый ветром, наст здесь едва превышал высоту колена — после леса это показалось чем-то вроде чистого асфальтированного шоссе, и Инга едва не запела от восторга.

На шестой день пути за ней увязалась волчья стая — пятеро поджарых хищников с висящими хвостами трусили гуськом, след в след, немного в стороне, явно раздумывая, кинуться на свою жертву прямо сейчас или отложить ее до ужина? Мысли хищников постепенно склонялись в сторону «прямо сейчас», судя по тому, как неуклонно они сокращали расстояние между собой и девушкой. Но когда волкам оставалось сделать последний прыжок, певица вдруг повернулась к ним лицом, низко наклонилась, глядя вожаку прямо в глаза низко зашипела:

— Х-х-ха-а-а… — и серые моментально отвернули в сторону, не рискуя связываться со страшным и непонятным врагом.

За встретившимся на дороге зайцем она была готова погнаться сама — до такой степени ей успели надоесть мороженные грибы и снег, но длинноухий улепетнул от одинокой путницы куда шустрее волков.

На двенадцатый день пути Инга увидела на высоком обрывистом берегу деревню из четырех домов. Внизу стоял вмерзший в лед, засыпанный снегом и превратившийся в один большой сугроб причал. Рядом темнел прямоугольник небольшой полыньи. От деревни тянулся запах тепла, дыма, запах хлеба и свежих пирогов. Торопливо вскарабкавшись наверх, девушка остановилась у окон одного из домов и жалобно запела:

— Пода-а-айте Христа ради!!!

Евграф Матвеев, черный земледелец, проживал в деревне Усадище уже шесть лет. Место здесь, на берегу Оредежа, ему нравилось — торговые ладьи проплывали довольно часто, купцы и их добры молодцы покушать любили, а потому наловленную в реке и приготовленную в специально построенной коптильне рыбу он продавал или выменивал всегда до последнего хвостика. Так же хорошо уходили и приготовленные женой Агрипиной пироги. Мясо, правда, он продавал редко — каждый раз не поднималась рука резать самолично выращенную со щенячьего возраста козу или телка, и смерд подолгу ходил из угла в угол, не решаясь свершить этого страшного дела.