Доносчики в истории России и СССР

Лагерные романы не имели счастливого завершения. Пленных репатриировали на родину. Имеются документальные свидетельства того, что некоторые из них пытались остаться в Советском Союзе и предпринимали для этого все возможные усилия. Одним из мотивов таких поступков могло быть желание остаться с любимым человеком.

Иногда при обысках репатриантов оперативники находили письма и записки любовного содержания. К примеру, при обыске пленного И. Вертеша, работавшего на Сокольском ЦБК, были изъяты письма гражданки И., нормировщицы предприятия. В одном из них содержались следующие слова: «Уедешь ты, мой дорогой, в далекие края, но помни, что тебя здесь ждет твоя любимая». Отношение пленных к русским женщинам характеризует фрагмент из воспоминаний одного из бывших немецких военнопленных: «Я думаю, что вряд ли найдется немецкий солдат, побывавший в России, который бы не научился ценить и уважать русскую женщину»^{253}.

При работе с пленными оперативные работники лагерей нередко нарушали положения Женевской конвенции «О содержании военнопленных» от 27 июля 1929 года, запрещающей применение к пленным каких-либо мер принуждения и насилия для получения сведений разведывательного характера. Аналогичные требования содержала и статья вторая принятого в СССР Положения о военнопленных от 1 июля 1941 года. Однако в годы Великой Отечественной войны советские спецслужбы часто исходили не из буквы закона, а из принципа военной целесообразности.

В лагерях военнопленных НКВД-МВД применялось так называемое «активное следствие», проводившееся с применением таких методов получения информации, как пытки, побои и заключение допрашиваемого в карцер. На лагерном жаргоне такое следствие называлось «следствием с пристрастием».

Упоминания о «средневековых» методах пыток содержатся, например, в воспоминаниях главнокомандующего польскими силами на Западе, дивизионного генерала В. Андерса, который во время одного из допросов был помещен в холодный карцер, где обморозил ноги^{254}.

В одном из отчетов лагеря № 437 отмечалось, что допросы пленных велись по 8—10 часов, что негативно отражалось на их физическом и психическом состоянии.

Нарушением прав военнопленных являлось их содержание в пенитенциарных учреждениях, что категорически запрещала 56-я статья Женевской конвенции 1929 года. Однако в июле 1946 года главный военный прокурор Верховного суда СССР генерал-лейтенант юстиции Н.П. Афанасьев в целях повышения результативности оперативно-следственной работы телеграммным распоряжением № 349/ш санкционировал практику помещения военнопленных в тюрьмы.

В ходе проверки работы оперативного отдела лагеря № 150 летом 1948 года было выявлено недопустимо длительное содержание арестованных пленных в карцере. Так, военнопленный Гарт Бергес содержался в карцере 126 суток, военнопленные Литманн и Энгель — 120 суток, а военнопленный Панке — 106 суток. Обнаружившие данный факт инспекторы заметили, что «длительное и явно незаконное» содержание военнопленных в карцере без допросов в течение длительного времени «не способствует налаживанию следственной работы и приносит большой вред».

Германский историк М. Ланг, основываясь на результатах анкетирования репатриированных немецких военнопленных, пишет, что в ходе дознания советскими органами почти в 63% случаев применялись угрозы и пытки, а в 27% случаев протоколы допросов пленных оставались неподписанными^{255}.

Не всегда дружественным было отношение чекистов и к лагерным осведомителям. Так, в одном из рапортов, адресованных своему начальству, оперативный работник удовлетворенно констатировал: «Напуганный допросами, на которые агент вызывался несколько дней подряд, дабы сохранить себя от ответственности перед судом, он сейчас дрожит на явках и готов выполнить любое задание, которое в его силах, чтобы доказать свою преданность органам НКВД».

Важной задачей чекистских органов была проверка военнослужащих, бывших в немецком плену или на оккупированной территории, и лиц, сотрудничавших с оккупантами. Для решения этой задачи постановлением ГКО № 1069сс от 27.12.1941 г. создавались спецлагеря НКВД. В разные периоды войны действовало от 15 до 30 таких лагерей. Спецпроверку в них осуществляли сотрудники военной контрразведки. С декабря 1941 по июль 1944 года через спецлагеря прошло 375 368 человек «спецконтингента». Из них 328 365 военнослужащих Красной Армии, находившихся в плену или в окружении, 25 571 полицейских, старост и других пособников оккупационных властей и 21 432 гражданских лица призывного возраста, находившихся на территории, занятой противником. За этот период было проверено и передано райвоенкоматам — 233 887 человек, направлено на формирование пятнадцати штурмовых батальонов — 12 808, передано в кадры оборонной промышленности — 20 284, арестовано и осуждено — 11 658 человек^{256}.