Донская Либерия

– Тебе, Ефрем Петров, чаю, ведомо, как прошлой осенью войсковой атаман Лукьян Максимов посылал меня с верховыми казаками убить князя Юрия Долгорукого, а потом, дабы скрыть воровство свое от государя, стал чинить над нами воинский промысел… Ты, Ефрем Петров, сам, чаю, помнишь, – возвысил негодующий голос Булавин, – как многих новопришлых и старожилых казаков вы по деревьям за ноги вешали, и всякое надругательство над нашими женами творили, и младенцев меж колодами давили, и городки наши многие огнем выжгли, а пожитки наши на себя отбирали…

Молча слушали казаки страшную повесть о предательских бесчеловечных действиях донской старши?ны. Ефрем Петров стоял, опустив голову, не смея поднять глаз, чувствуя, как страх перед возмездием леденит все тело.

А Булавин, обратившись к казакам, продолжал:

– Скажите Войску Донскому, станичники, что встали мы за правду, за старые наши права и вольности, а в Черкасск ныне идем, чтоб наказать новоявленного Иуду – войскового атамана Луньку Максимова и неправых старши?н за их воровство и злую измену… Выдайте головой вора Луньку Максимова и соединяйтесь с нами!

Казакам речь атамана понравилась. Возвратившись в свой лагерь, они снова собрали войсковой круг, но… в это время булавинская конница жестоким напуском ударила на стоявших в стороне азовских казаков и калмыков, а Игнат Некрасов с конным полком с тыла налетел на войсковой обоз и захватил пушки.

Верховые казаки донского войска стали палить вверх из ружей и закричали:

– Слава Булавину! Будем вкупе стоять заодно!

Лукьян Максимов со старши?ной, азовский полковник Николай Васильев и наиболее преданные войсковому атаману низовые казаки и калмыки едва успели спастись бегством.

Победа Булавина была полной. В его руках оказался весь обоз Войска Донского, пушки и снаряды, вся войсковая казна, восемь тысяч рублей – огромные по тем временам деньги, тут же отданные для дувана наиболее нуждающейся вольнице.

А главное, армия Булавина увеличилась почти вдвое и двигалась теперь к Черкасску, не предвидя более никакого сопротивления.

V

Царь Петр жил в своем парадизе, как именовал он новостроящийся город Петербург. Сильнейшая лихорадка, усиленная горловой и грудной болезнью, на целых три недели приковала Петра к постели. И лишь сегодня, 12 апреля, он впервые вышел из дома.

День выдался на редкость теплый и ясный. Пахло морем и смолой. Всюду стучали топоры и визжали пилы. Петр заглянул в крепость, побывал на строительных работах, прокатился на парусном боте по Неве, а затем, зайдя в аустерию, часа два за кружкой пива толковал там с голландскими негоциантами и матросами о разных корабельных и торговых делах.

Возвращался он довольный, оживленный. Пять лет назад пустынны и неприглядны были эти угрюмые места, а ныне, словно сказочный богатырь, поднимается здесь заложенный им чудесный город, и украшается, и богатеет, и корабли с иноземными флагами стоят на реке. Отрадно думать об этом.

В оттопыренных карманах царского видавшего виды кафтана лежат подаренные голландцами заморские диковинки – яблоки земляные. Сие для сердечного друга Катеринушки! В рубленом обшитом тесом двухкомнатном домишке светлей и теплей как будто стало с тех пор, как она хозяйничает тут, проворная, ласковая, любимая…

И сейчас, едва переступив порог, Петр очутился в ее нежных объятиях:

– Где так долго гулять изволили, хозяин дорогой? Соскучилась я, свет мой…

– Заговорился с иноземцами, Катеринушка. Шкипера знакомого встретил. – Петр полез в карман, достал пару крупных в грязноватой кожуре заморских диковинок и, протянув ей, продолжил: – Яблоки земляные, сиречь картопель, новый, лучший сорт… Наказал голландцам тысячу пудов этих лучших сортов нам доставить.

Катерина слегка обтерла шелковым платочком картофелину, с хрустом откусила:

– Ах, сколь дивен сей заморский плод… Балуете меня, хозяин…

Петр от удивления округлил глаза. Катерина продолжала кушать, похваливала:

– По мне картопель сей во всем лучше абрикос… И нежен, и духовит.

Петр досадливо закусил губу. И тут бабье лукавство! Не вытерпел, крякнул:

– Ври больше! Его печеным едят, а сырым вкусу не имеет, сам пробовал.

Он хотел еще что-то добавить, но сдержался, только сердито засопел и, круто повернувшись, ушел в свой кабинет.

А там давно ожидал с бумагами секретарь Алексей Васильевич Макаров. И по его невзрачному, в этот момент сосредоточенному лицу Петр сразу догадался, что есть какие-то неприятные известия. Опасаясь более всего внезапного наступления шведов, спросил нетерпеливо:

– От Меншикова из войска ничего нету?

– Есть, государь…

– Ну?

– Шведы по-прежнему стоят в Родошковичах… Александр Данилович сообщает, что король Карлус с панами банкетует и никаких приготовлений к походу наши лазутчики не примечают…

Петр, успокаиваясь, набил трубку, закурил:

– А еще откуда нынче ведомости? Главные сказывай…

– С Дону от войскового атамана Лукьяна Максимова… Тако же от губернатора азовского господина Толстого и от стольника Степана Бахметева отписки…

– Иль опять о донских ворах? – поморщился Петр. – Что там за важность такая?