Донская Либерия

«Вора Булавина голову и руки и ноги ростыкали по кольям и поставили в Черкасском против того места, где у них бывает круг, в том же месте повешено с ним восемь воров, которые пойманы у Азова из воровского его собрания; также и в Рыковской и во всех станицах у станишных изб повешено из таких же пойманных воров всего сорок человек. И, при помощи божией управясь с Черкасском, господин майор Долгорукий пойдет с полками на Некрасова и на Павлова к Паньшину… с ним же, Государь, пойдут донские казаки конницею и судовою. А в судовой пойдет атаман Тимофей Соколов, который Вашему Величеству служил верно во время Булавина воровства. А у Черкасского для лучшего их укрепления оставили полковника Гульца с солдатским его полком, который будет стоять за Доном против Черкасского в крепости».

Вышний командир полагал строгими мерами «утишить донскую смуту» и «отбить у казаков охоту к воровству», а получилось наоборот, строгие меры лишь подлили масла в затихающий огонь.

В первые же дни после казней из Черкасска и ближних станиц ушли к Некрасову больше двухсот казаков. А многие верховые донские и донецкие городки совершенно опустели. Жители, устрашенные жестокой расправой, бежали к булавинским атаманам или укрывались в лесах с женами и детьми. В Есауловском городке, ниже Паньшина, собрались из шестнадцати станиц три тысячи казаков для отпора карателям. Казаки Сухаревской станицы, недавно принесшие повинную вышнему командиру, теперь вновь забунтовали, посажали на цепи домовитых и просили Некрасова, чтоб он принял их под свою руку.

Царь Петр, получив сообщение о казнях, сразу разгадал ошибку вышнего командира и написал ему:

«Господин майор! Письма ваши я получил, на которые ответствую, что по городкам вам велено так жестоко поступать в ту пору, пока еще были все в противности, а когда уже усмирились (хотя за неволею), то надлежит инако, а именно: заводчиков пущих казнить, а иных на каторгу, а прочих высылать в старые места, а городки жечь по прежнему указу. Сие чинить по тем городкам, которые велено вовсе искоренить, а которые по Дону старые городки, в тех только в некоторых, где пущее зло было, заводчиков только казнить, а прочих обнадеживать…»

Письмо это, впрочем, не дошло до вышнего командира, когда он с войком приблизился к Есаулову городку. Казаки, собравшиеся здесь, отбили первый приступ но, увидев, что отсидеться в городке не удастся, сдались. И Долгорукий устроил здесь еще более ужасные казни. Он приказал четвертовать атамана Василия Тельного и двух старцев раскольников, служивших молебны о победе мятежников над государевыми людьми. А больше двухсот казаков было повешено на виселицах, сделанных на плотах, пущенных затем вниз по Дону.[36]

Атаманы Игнат Некрасов и Иван Павлов, шедшие с конными казаками на помощь есауловцам, узнав об их страшной участи и не имея сил противиться царскому войску, решили уйти на Кубань. Более ничего не оставалось. Две тысячи казаков с женами и детьми переправились лунной августовской ночью через Дон под Нижне-Чирской. Отсюда шла на Кубань степная нагайская дорога.

Тяжело, ох, как тяжело было прощание с родными местами! Занималась заря, когда перевезли на паромах последние телеги большого обоза. Погода стояла на редкость ласковая. В чистом небе гасли побледневшие звезды. Дон тихо и плавно катил свои воды. Кричали петухи в ближних станицах.