Донское казачество в войнах начала XX века

8-го рано утром я видел, как хоронили двух убитых Гребенцов, принесли их на бурках; могилу вырыли под деревом, собралась своя сотня, товарищи. Батюшка стал поспешно служить панихиду. Грустные похороны в чужой стороне, нужно спешить, утро было такое серенькое. Окружавшие перекрестились за убиенных и принялись за сборы к выступлению. Около лазаретных двуколок собрались раненые; у некоторых глаза и все лицо воспалены, видно, мучительную ночь они провели. Доктор усиленно хлопочет — надо всех осмотреть, кого перевязать, всех разместить, тяжело раненных в носилки, полегче на китайские арбы, а кому приходится ехать и верхом. Один, раненный в ногу, взобрался на коня и его с трудом ссадили! Бедные раненые, когда-то они доберутся до спокойной койки! У Гребенцов убиты 2, ранено 17, ранены подъесаул Родштейн — в руку тяжело и сотник Матегорин — легко, в мякоть лопатки, остается в строю. Про Сунженцев не знаю; у нас же благополучно. С этого дня начинают ходить слухи о том, что нам наперерез к монгольской границе идут два полка пехоты и артиллерии. Ведь мы всего в 20 верстах проходили от гор. Факумыня, где штаб генерала Ноги. Наше безмятежное спокойствие несколько нарушено, и мы каждую ночь ждем тревоги. Идем медленней — у нас длинный транспорт раненых и пленных. Кстати, у нас в отряде считается позором оставить не только раненого, но даже тело убитого в руках врага. Мищенко строго требует соблюдения этого святого обычая, и за весь набег пропал без вести только один казак. Наши пленные все 49-го резервного полка; народ уже пожилой, многие с бородами, держат себя спокойно, солидно; кое-кто говорит немного по-русски; у многих медали и ордена, кажется, за китайскую войну 1894 года, у кого за взятие Пекина в 1900 году; а раза два слышал я — за Порт-Артур. Одеты во все черное; на ногах подобие сандалий, погон нет, а на воротнике металлические 49, на обшлаге кругом желтые полоски, что, кажется, отмечает унтер-офицеров от рядовых. Насколько в них укоренилась привычка: каждое утро они чистились, унтер-офицеры же осматривали, все ли в порядке! Везут их всех на китайских арбах.

С утра в разные стороны пошли 4 разъезда, силой по сотне; поморочили они японцев хорошо; говорят, что один был верстах в 5 от гор. Синминтина и видел железнодорожную водокачку. Сегодня переход совсем маленький, 20–25 верст, так что в 2 часа мы стали биваком на ровной зеленой площадке! Не успели устроиться, как видим, что два гребенца ведут японского драгуна, которого они, как зайца, изловили в разъезде. Драгун одевают чисто и тепло; красные штаны, черный мундир, сверху черный дождевой плащ. Конь вороной, худой, грузного, не верхового склада; вообще, конский состав японской кавалерии плохой. Седло английского производства, великолепное, напоминает наше драгунское, но глубже; подметкой служит теплая хорошего сукна попона и красное шерстяное одеяло. Очень хорош карабин, легкий, изящный.

9-го. Снова большой и трудный переход. Идем спокойно, дорога довольно скучная. На бивак стали в 5 час. вечера в деревне; раньше располагались на свободе. Вечером приехал из дальнего разъезда офицер и сообщил, что верстах в 8–10 отсюда их сотню из какого-то городка обстреляла артиллерия. Известие производит эффект. У нас же костры по обыкновению горят вовсю, и яркое огненное пламя надалеко озаряет местность. Такая неосторожность нас волнует; скоро приходит приказание: костры спрятать в ямы, за бугры, что и исполняется, конечно, но лениво. Мы убеждены, что ночью пойдем дальше, но Мищенко знал обстановку лучше нас, и 10-го мы выступили по обыкновению в 7 часов.