Допетровская Русь

В приказе новый подьячий поступал под начало старого и должен был навыкать делу, приглядываясь и присматриваясь и изредка только перебеляя ту или иную бумагу, которую даст ему для этого старый; попутно он подливает чернила, учится их делать, чинит перья, бегает в ряды за бумагой и воском, исполняет самые различные поручения, которые ему дадут старшие. До Уложения в приказах не велось никакой записи или реестра поступающих дел. Уложение предписало это делать, и тогда стали заносить все поступающие дела в особые книги; делали это тоже младшие подьячие. Дела в приказах докладывались судьям целиком, дело подьячих было составить к каждому докладу, под руководством старых опытных дельцов, особую «расписку» к делу, излагающую суть его, с прибавкой к ней подходящих статей законов и указов. Решение судей писалось на самом деле или на записке при нем. Скрепляли и помечали дела дьяки обыкновенно небрежным размашистым почерком по склейке на обороте листов столбца.

В каждом приказе, кроме подьячих, получавших жалованье, – верстанных, как тогда говорили, или штатных, сказали бы мы, – было еще немало служивших без жалованья, неверстанных, сверхштатных, которые тоже разделялись на старых, средних и молодых, и ждали своей очереди, когда их поверстают за отличие окладом.

Существование неверстанных подьячих, служивших без жалованья, и малые размеры штатного жалованья показывают, что в приказе можно было жить сыто на одну только «писчую деньгу», т. е. на те пошлины, которые взимались в приказе с просителей за разные справки, за составление бумаг и т. п. Эти пошлины давали, вероятно, изрядный доход, который и делился между всеми дьяками и подьячими приказа.

Кроме этих законных доходов, приказные люди тех времен имели большой прибыток от всяких «посулов» и «поминок», т. е. взяток и подарков. Котошихин, сам бывший подьячий, рассказывает, что хотя «дьяки и подьячие дают крестное целование с жестоким проклинательством, чтобы им посулов не имати и дела делати вправду по царскому указу и по Уложению, но ни во что их есть вера и заклинательство: наказания не страшатся, от прелести очей своих и мысли отвести не могут, и руки свои ко взятию скоро допущают, хотя не сами собой, однако по задней лестнице чрез жену или дочерь, или через сына и брата, и человека, и не ставят того себе во взятые посулы, будто и не ведают…».

Обычай брать и давать посулы вырос из старинного взгляда на службу, как на кормление. Удельные князья, давая кому-либо в управление город или волость или назначая человека судьей, жалованья ему не давали, а предоставляли кормиться от службы, со всего того, что им будут приносить за суд и расправу нуждающиеся в том и другом обыватели.

Старинный русский человек даже в царский дворец шел всегда с каким-либо даром государю или его детям. Такой дар мог быть и не ценным – царю преподносили иногда ученого снегиря, говорящего скворца, белую ворону, царевичу – игрушечную сабельку и т. п. В приказ в почесть дьяку можно было принести породистого арзамасского гуся, отменных моченых яблок, меду липового, да мало ли еще чего; все, что было само по себе хорошо, то по-хорошему дарилось, по-хорошему и принималось.

Но, конечно, этот обычай создавал скользкую почву, стоя на которой и дьяк с подьячими и просители легко, слишком легко теряли равновесие. Ведь дар подносился просителем начальству, в котором проситель так или иначе нуждался. Отсюда у начальства легко возникало желание получить дар посущественнее, а у просителя складывалось стремление этот дар увеличить, чтобы хоть с убытком, да приобресть заручку в важном деле.

При плохой обеспеченности жалованьем тогдашних подьячих, дары, кормленье от дел, приобретали очень важное значение для их хозяйств.

Подьячий старался набрать себе кормов как можно больше, а нуждающийся в чиновнике обыватель платил ему с расчетом, что, чем больше он даст «поминок», тем скорее и лучше «попомнит» и решит его дело или двинет вперед ублаготворенный чиновник.

В московское время даже закон мало различал, где находится граница между допустимыми и недопустимыми поборами чиновников с обывателей.

До нас дошло много просьб подьячих тех времен на имя государя, в которых челобитчики-подьячие просят прибавки жалованья, объясняя свою просьбу тем, что в их «столе» нет «корыстовых дел», нет челобитчиков: ведаются в этом «столе» только дела государевы, т. е. казенные.