Впервые я почувствовал, что в нём было хоть что-то не безжизненно ледяное. От этого осознания алый миазм бурлящего в моём сознании безумия превратился в застывшую магму, которая медленно пошла трещинами и наконец разлетелась на тысячи мелких осколков, когда он, будучи не в состоянии сидеть, всем телом распластался по чёрной плитке.
Больно… Кажется, действительно больно…
Теперь он лежал на полу и как беззащитный ребёнок обхватил колени руками, точно пытаясь прикрыть позорную кровоточащую рану. Его дыхание стало прерывистым и сипло вырывалось из груди неравномерными вздохами. Постепенно и оно начало слабеть. Он лежал лицом к зеркалу, и я заметил, что в тускнеющих глазах в последний миг его жизни мелькнула всё та же нахальная усмешка.
Я осознал, что за все наши вечера я даже не спросил, как его зовут…
Его имя — моё имя.
Его побелевшее лицо в отражении зеркала — моё лицо.
Его струящаяся на пол кровь — моя кровь.
Извини, мой любимый враг и ненавистный друг, ты был прав когда-то. Я действительно был жестоким убийцей.