Доппельгенгер (СИ)

          Король глубоко закашлялся. Поднял руку, в которой всё это время оказывается был зажат кувшин с вином. Надолго присосался. Затем утёр рукавом губы, поднялся с табурета. Покачнувшись, восстановил равновесие и вытянул дрожащий палец в перчатке. Только теперь перевёртыш понял, что монарх, несмотря на твёрдую речь, был мертвецки пьян.

- Ты знаешь, Вимарк, этот дракон власти - та ещё бестия. Он заверяет, что все, кто тебя окружают, все они - предатели и завистники, лицемеры и лгуны. Что они только и ждут момента, когда смогут ударить в спину. И ты видишь мир глазами дракона. Мир, полный ублюдков, гадов и крыс. Тьфу! А со временем его хвост опутывает тебя настолько, что ты сам становишься драконом. И начинаешь пожирать всех, кто находится рядом.

          Король вновь закашлялся, опустился на табурет. Приглушив приступ вином, он провёл рукой по вспотевшему лбу и продолжил:

- Но самое ужасное - по мере того, как ты превращаешься в дракона, который первоначально тебя и извратил, ты теряешь человеческую сущность. И вместе с этим воцаряется пустота. Внутри. Словно открытая рана, она болит, пульсирует, не даёт о себе забыть и прорастает с каждым годом всё сильнее и глубже. И эту боль невозможно унять. Лишь приглушить: вином, дурманом, распутными девками. На время. Однако, чем чаще глушишь, тем глубже становится эта треклятая рана. Она ширится, пока не заполнит тебя окончательно, как вода бутылку, до самого горлышка. И да, бывают моменты просветления, когда понимаешь, что тонешь в пустоте, как в болоте. Что пора бы остановиться. Но всё равно не останавливаешься.

- Почему? - осмелился тихо спросить Трантольстанер.

- Потому что не можешь, - ещё тише ответил король.

- Тогда, быть может, не очень-то и хотелось?

          Шикон в ответ лишь усмехнулся и покачал головой.

- Ты, верно, слышал, что не так давно в нашем королевстве не стало королевы?

- Слышал.

- Это была последняя капля, понимаешь? - королевские губы заметно дрогнули, но Шикон взял себя в руки. - Адда была моей отрадой. Отдушиной. Моим тёплым лучиком солнца в беспросветной тьме. Единственным человеком, который в меня верил такого, какой я есть. Даже несмотря на пьянство, самодурство, хождения по молодухам. Бывало даже, бил её. В хмельном угаре. А по утрам, когда трезвел, меня охватывал ужас: я приползал на коленях, лобызал подолы, заваливал подарками. И она прощала. Всегда прощала. Вот я - не стал бы. Просто не смог бы. А у неё получалось.

          Король, опустив голову, громко хлюпнул носом, утерся рукавом - ну словно мальчишка. Сделал смачный глоток, залив грудь алыми каплями.

- Пока она верила в то, что я смогу стать лучше, я тоже верил. И вот теперь не стало последнего в мире человека, который давал мне эту надежду. Остались лишь подхалимы и завистники, готовые согласиться с любым моим словом и боящиеся сказать мне, каков я есть на самом деле. Дети, все как один - ублюдки-спиногрызы, мечтающие о троне. Враги, плетущие подлые интриги. И королевство, что ненавидит меня и презирает. Один я теперь, понимаешь? Совсем один! И даже поговорить не с кем, кроме узника, который хотел меня потравить!

          Неожиданно король заплакал. Опустил голову на руки и тихо зарыдал. Горько. Непритворно. Трантольстанер, совершенно не понимающий, что происходит, молчал. Даже проникся сочувствием. Вскоре Шикон успокоился. Воцарилась тишина.

- Мне... Жаль, - робко произнёс перевёртыш.

- Чего? - промычал Шикон, подняв голову.

- Я сожалею о вашей утрате... Ваше величество.

          Король долго молчал, хлопая красными глазами. Затем раскатисто расхохотался. Его хриплый смех эхом гулял под потолком. Шикон сотрясался всем телом, держась за круглые бока.

- Ты сожалеешь? Ты, свинья, желавшая отравить меня?

- Я... Я не лгу, - пролепетал перевёртыш. - Я тоже знаю, каково это - терять близкого человека.

- Вот как? А мне насрать, что ты там знаешь! Веришь?

          Трант не ответил, лишь подтянул коленки к телу. Ему стало очень страшно, когда по лицу Шикона растянулась кривая ухмылка.

- Умирая, моя Аддочка хотела только одного - чтобы воцарился этот чёртов мир! - прорычал он, впившись в пленника горящими глазами. - Ну я сдуру и пообещал, что устрою нам мир. Заключу его. Ну, а как иначе-то? Это ж каким выродком надо быть, чтобы родному человеку, лежащему на смертном одре, не дать слово? Вот я и вызвал этого клятого посла. Сказал, что отдам андарильцам спорные земли. Он уже приехал, уже во дворце. Ждёт, когда я с ним встречусь. А я не могу, понимаешь? Не могу я успокоить огонь в душе!

          Шикон стукнул себя кулаком в грудь, ещё раз, с каждым ударом распаляясь всё сильнее.

- Ненавижу их всех! Посла, его брата короля, всю их ублюдскую нацию, с которой ещё мой дед воевал! И отдавать я ничего не хочу. Не хочу... Не могу... И не буду!

          С явным трудом успокоившись, король вытер брызнувшую на бороду слюну, поднял с пола кувшин, опустошил его и, размахнувшись, разбил вдребезги. Затем встал, покачнулся, нетвёрдой походкой подошёл к доппельгенгеру и наклонился.